перед своим тридцатым днем рождения.
Глава тридцатая
Пятью годами ранее. Февраль
– Хватит дразниться, – сказала я Лиз, когда мы стояли перед кинотеатром «Принц Чарльз». Вокруг собирались люди. – Оз не придет.
Лиз посмотрела на меня с таким выражением, какого я никогда у нее раньше не видела.
Я медленно повернулась и встретилась взглядом с его. Я быстро отвернулась и схватила Лиз за руку.
– Что мне делать?
– Ну тебя уже заметили. Значит, надо идти на свидание. – Она от души меня обняла, как она это умеет – до хруста ребер.
– Черт, – сказала Лиз, отстраняясь. – Это судьба. Я не думала, что он придет, и планировала сказать тебе, чтобы ты отпустила воспоминания о нем, что нельзя сравнивать каждого парня с ним. Но он пришел, – она улыбнулась и заправила прядки волос мне за ухо. – А ты сказала, что вы договорились встретиться, если вы оба будете не в отношениях. Значит, с той ненормальной турчанкой он не сошелся. Я уверена, ему ужасно жаль и он будет извиняться за то, что разбил тебе сердце. Передай ему, что если он снова что-нибудь такое выкинет, то будет иметь дело со мной. Эбс, я хочу, чтобы у тебя были отношения, как у меня с Мэри. Это невероятно, и ты этого заслуживаешь.
Она запищала:
– Блин, все прямо как в сказке с хорошим концом!
Я позволила ее энтузиазму захватить и меня. Я широко улыбнулась, а потом вспомнила, что мы с Чарли договорились о свидании. Оз вернулся в мою жизнь тогда, когда я наконец была готова двигаться дальше. Эта судьба что, решила сыграть надо мной злую шутку?
На плече Оза висел портплед, в другой руке мужчина держал небольшой портфель. Он выглядел печальным, запавшие глаза смотрели устало. Моя улыбка исчезла.
– Ты тут, – сказали мы одновременно и рассмеялись.
– У меня пересадка в Лондоне, я тут на пару часов. Я только из аэропорта. Дальше мне нужно лететь в Нью-Йорк.
– Оу, – скрыть разочарование в голосе мне не удалось.
– Хотел повидаться с тобой, – он сделал глубокий, прерывистый вдох, его глаза подернулись дымкой. – Yani, мне надо с кем-то поговорить.
Он вздрогнул, хотя на нем было теплое деловое пальто и шарф.
– Тогда идем.
Мы купили два билета на фильм и прошли к бару, заказали себе виски со льдом и джин-тоник. Мы сбросили куртки на соседнее место и сели на барные стулья. Вокруг сновали другие любители потусоваться перед фильмом, на фоне стоял гул из тихих разговоров и оживленной болтовни.
Я долго смотрела на руку Оза. Кольца на ней не было. Лицо мужчины искажали боль и страдания.
– Ты в порядке? – спросила я.
Он не ответил, только покачивал виски в руке и гипнотизировал взглядом свой напиток. Кубики льда звякали о стенки стакана.
– Оз, пожалуйста, поговори со мной. Что случилось? Зачем тебе в Нью-Йорк?
– Моя жизнь – это ложь. Одна большая ложь.
Я села так, чтобы лучше его видеть.
– Почему?
– Ты никогда не спрашивала, почему в университете меня знают под другой фамилией.
– Нет, не спрашивала.
– Я как-то рылся в бумагах матери, и она застала меня за этим занятием. Я нашел банковские выписки – выплаты кому-то в Нью-Йорке под именем С. Демир, как у моего отца. Я спросил, что это значит, но мать сказала, что это популярное имя и выплаты связаны с недвижимостью, которую они сдавали в аренду в Америке. Чтобы побесить ее, я все равно зарегистрировался в университете под его фамилией. Да, совсем как ребенок. Я хотел, чтобы она как-нибудь отреагировала.
Я отпила джин-тоник, задаваясь вопросом, куда ведет вся эта история. Мы будто просто продолжили тот разговор в Дамаске, словно паузы в четыре года и не было.
– Однажды она произнесла слова, которые я никогда не забуду. Она сказала, что рада, что отец мертв, потому что так и не простила его за аварию. Но сам я не чувствовал, что он мертв, – он отодвинул стакан и закинул руки за голову, стал пропускать волосы через пальцы. Он вдруг резко опустил кулаки на барную стойку, от чего наши стаканы задребезжали.
– Она соврала. Он живее всех живых, – он посмотрел на меня; глаза были наполнены слезами и болью.
– Что? – я прикрыла рот рукой.
– Yirmi yedi yil. Двадцать семь лет. Двадцать. Семь. Лет. Меня обделяли любовью отца целых двадцать семь лет.
Что мне на это говорить? Как облегчить его боль? Я накрыла его руку своей, слегка сжала ее, побуждая его говорить дальше.
– Два дня назад мне позвонил друг из Америки. Он рассказал, что встретил турецкого профессора в Нью-Йоркском университете, где работает научным сотрудником. Он сказал, что мужчина, которого он случайно встретил… Это мой отец. Yani, я думал, он бредит, – его губы изогнулись в полуулыбке. – Но потом он отправил мне его фото с сайта университета.
Оз закрыл глаза и вытер слезы.
– Оз, я не знаю, что сказать. Я не могу даже представить, каково тебе. Ты едешь к нему?
Он кивнул.
– Больше про это никто не знает. Я только тебе рассказал. Это, наверное, разрушит мою семью, но я заслуживаю знать. Так ведь?
– Конечно.
– Ты не думаешь, что это глупо – ворошить прошлое? Стоило ли сказать моей семье, что я все знаю? Дать им шанс объясниться?
– Я бы не захотела тратить время и упускать лишние секунды с отцом. Я бы все отдала, чтобы снова с ним увидеться.
– Извини, Эбби, не хотел тебя расстраивать.
– Все нормально. Четыре года прошло, время лечит, – я пожала плечами.
– Я не хотел лететь прямым рейсом. Хотел повидаться с тобой.
– Откуда ты знал, что я буду здесь?
– Потому что это судьба? – от его слабой улыбки у меня сжалось сердце.
– В смысле, «вероятность»? – Я знала, что Озу сейчас не до шуток, но он немного расслабился в ответ.
– У меня был запасной план. Я надеялся, что ты не меняла номер телефона. Поверить не могу, что вся эта ситуация с отцом свалилась на меня сейчас, когда мы договорились встретиться у кинотеатра в этот самый день. – Он взял мою ладонь, лежавшую сверху, в свою и печально посмотрел на нее. Я взглянула на его пальцы, потом подняла глаза и встретилась с его. Оз отвел взгляд и залез в карман: – Иногда забываю надеть кольцо после тренировок.
Боль пронзила грудь, словно в нее ударили ножом.
– Да, конечно.
И чем я только думала? Он просто хочет поговорить, поделиться своей болью, ничего больше.
Он открыл бумажник. За его
