плохой человек, а?
— Поговорить любит…
— А вдруг сбежал? — поглядывая на дверь, проговорил Великанов.
— Не думаю. Подождем еще чуть-чуть!
Это «чуть-чуть» затянулось на полчаса.
Наконец, у парадного входа показался господин Бекмезян. Он улыбался:
— Извините меня! Разговор, кажется, затянулся… Должен вам сказать, что живу я довольно далеко отсюда. На самой окраине. Ну, что ж, сядем в омнибус?
— А разве в центре трудно снять комнату? — спросил Гарник.
— Не трудно, но я там купил маленький участок. Помимо своего дела, еще развожу клубнику на продажу, — пояснил он. — С радостью предложил бы вам сегодня осмотреть город, но я назначил свидание одной женщине. Вы видели Бельведер?
— Пока еще ничего не видели.
— Ну, так вот, это и есть Бельведерский сад. Я вас непременно поведу сюда. Ботанический сад рядом. Потом вы побываете в летнем дворце Шенбрунн. Приезжий в первую очередь обязан осмотреть его. Дворец начал строить отец Марии-Терезы, а она закончила. Там есть комната, которую называют миллионной.
Автобус шел быстро, и все более воодушевлявшийся Бекмезян не успевал остановить внимание невольных экскурсантов на чем-то одном. В голове Гарника, хоть и слушавшего внимательно, хаотически перемешалось множество названий, имен, исторических справок и анекдотов.
Вскоре, однако, Бекмезян умолк. Ему уже нечего было показывать. Остались позади пышные дворцы и нарядные улицы. Автобус добрался до окраины, где глазам путешественников представилось малопривлекательное зрелище скученных, ветхих домишек, то вплотную лепившихся друг к другу, то разбросанных среди садов.
Наконец Бекмезян привел своих новых знакомых к маленькому, с глинобитными стенами домику, который одиноко возвышался посреди плохо огороженного земельного участка.
Остановившись у калитки, хозяин широко обвел свои владения рукой, как будто здесь был второй Бельведерский парк.
— Вот и мой сад. Хотел посадить деревья, но — увы! — началась война… Теперь не до этого. Может быть, откроется путь на родину? Измучились мы, скитаясь от одного чужого порога к другому…
Он широко распахнул дверь домика:
— Прошу!..
— Так вы один живете?
Комната, в которую они вошли, была типично холостяцкой: кровать не убрана, на столе немытая посуда, на одном из стульев небрежно брошен домашний халат, на другом рубашка и галстук; одна из туфель валяется под кроватью, другая посреди комнаты.
— Я угощу вас вареной свеклой из моего огорода. С осени осталась. Сейчас ведь продукты по карточкам, не все успеваю получить. Вы устали? Господин Великян, садитесь, пожалуйста!..
До сих пор Бекмезян ни о чем не спрашивал своих гостей. Теперь, усадив их, он решил начать расспросы, но Гарник опередил его:
— Где же живут ваши родители, господин Бекмезян?
— Родители?.. Живы ли они вообще? В двадцатом году мы бежали с матерью из Полиса в Афины, там я ее и похоронил. Потом бродяжничал по городам Венгрии и Румынии, а незадолго до войны приехал сюда. Дядя у меня есть в Армении. Как я хотел к нему поехать, но большевики не пустили. Турция нас теснит, ни Греция, ни Италия не принимают в подданство, ваши большевики тоже нам отказывают…
— Почему «наши»? — спросил Гарник.
— Вы ж русские армяне? Потому я и говорю — ваши! Ну, а теперь расскажите, как вас сюда занесло?..
Трудным делом было для Гарника дать на этот вопрос исчерпывающий и убедительный ответ. Он хотел скрыть, что они из России, но Бекмезян понял это с первой минуты. Что же сказать — из какого они города? Из Ростова? Армавира? Харькова?.. Ну, конечно, — он ереванец, до войны жил в Харькове, потом во Львове. А про Великанова Гарник рассказал так, как было условлено.
— Очень рад, что вы хоть от Сибири спаслись. Это ведь правда, что большевики всех армян сослали в Сибирь? Теперь все наши надежды нужно связывать с Гитлером, — он спасет Армению. Мы должны помочь немцам в освобождении земли предков. Необходимо создать армянский легион. И он уже создается! Мне сказал об этом господин Дро. Я с ним близко знаком. В Румынии он мне очень помог, вместе работали в национальном клубе…
Только сейчас Гарнику стало ясно, с каким человеком он имеет дело.
Великанов молча следил за разговором. Не понимая ни слова, он старался прочесть все по лицу Гарника. Теперь и он заметил, что Гарник сразу помрачнел.
Правда, Гарник тут же улыбнулся.
— Когда же организуют этот легион, господин Бекмезян? — спросил он.
И Великанов заметил, что это была вовсе не та ясная, милая улыбка, которой его друг улыбался ему или, скажем, Терезе.
Бекмезян ответил на его вопрос с энтузиазмом:
— Скоро, скоро организуют! Пять дней тому назад я был в Берлине, там я встретил господина Тутунджяна. Это большой наш национальный деятель. На днях он должен прибыть сюда, провести собрание. Мне он тоже велел подготовиться к нему, я ведь член местного рационального комитета. Плохо, что армяне несколько ассимилировались, совершенно не интересуются национальными делами. Многие разбогатели, завели предприятия, скупают акции — забились, в общем, по темным углам. Есть Армения или нет Армения, для них все равно. Завтра я должен поехать к Мхитарянам. Это, братец, какие-то ископаемые, — для нации ничего не делают… Вот когда Армения освободится, каждый, небось, скажет: «Мы пахали!» Господин Дро утверждает: взятие Армении — вопрос нескольких месяцев. Будем надеяться! Но немцы ведь не обязаны освободить нашу страну, а потом расшаркиваться: пожалуйте к столу — вот вам!.. Мы тоже должны помогать. Хотят легион — не один, а четыре поставим. Я и вам советую записаться в этот легион.
Эта мысль необыкновенно воодушевила Бекмезяна.
— Куда вы пойдете в такое смутное время? Оставайтесь здесь, найдутся еще два-три человека — вот тебе и готов маленький легион. Завтра же я сообщу господину Тутунджяну, что мы начали организацию. Господин Тутунджян говорил, что солдатам легиона будут давать все: деньги, одежду, питание…
Гарник молчал.
— О чем задумался, брат Григор? — продолжал Бекмезян самым дружеским тоном.
— Вот я Оника спрошу… — И Гарник перевел Великанову весь разговор.
— Легион должен идти на фронт? — спросил Великанов.
— Что спрашивает господин Оник?
— Он хочет знать, пойдет легион на фронт или нет?
— Какой там фронт, братцы? Не бойтесь! Легион должен спасать Армению. Организуем его и пойдем на родину!..
— Что же, можно! — заявил Великанов. — Если это будет скоро, то можно…
— Я заговорился с вами, простите. Сейчас приготовлю что-нибудь.
Бекмезян ушел в соседнюю комнату.
— Можно! — многозначительно посмотрел на Гарника Иван. — Лишь бы добраться до фронта, а там…
— Понятно! — заключил Гарник.
У Бекмезяна была сварена свекла. Он приготовил еще что-то, напоминающее кофе. Выпили по стакану, съели свеклу.
Хозяин оправдывался:
— Всегда вот так: занимаешься полезной для нации деятельностью, о себе совсем
