Дункан сидел у самой стены, устало склонив голову к коленям. Он все еще дрожал от холода после долгого путешествия. Этот озноб не шел ни в какое сравнение с холодом, поселившимся в его сердце и носившим имя Лине де Монфор. Из-под густых бровей он всматривался в очаг, в котором с фальшивой веселостью бушевало пламя. И тут, словно появившаяся из его мыслей, показалась Лине. Ее силуэт четко отразился на фоне оранжевого свечения. Дункан сидел, затаив дыхание, и наблюдал за каждым ее движением подобно ястребу.
Ее новый статус пошел ей на пользу, с горечью подумал он, глядя на ее дорогую бархатную накидку, отороченную серебром. Но кто-то должен сказать этой дрянной девчонке, что негоже спать в верхней одежде. Накидка жутко помялась. Очевидно, злобно оскалился он, леди Лине требовалось, чтобы таким трудом доставшиеся свидетельства благородного происхождения окружали ее все время, даже во сне.
Тем не менее, какой бы растрепанной она ни была и как бы остро он ни переживал ее предательство, Дункан не мог отрицать, что выглядела она великолепно. Огонь отбрасывал медно-красные блики на ее непричесанные волосы. Глубокие тени позади нее делали ее кожу почти прозрачной. Темная накидка облегала ее тело почти так же превосходно, как и его руки. Господи Иисусе, подумал он, как мог такой ангел задумать столь гнусное предательство?
Впрочем, он выяснит это, чего бы это ему ни стоило. И он отплатит ей за то, что она предала свое сердце, пусть даже это станет его последним деянием на этом свете.
Лине не могла отделаться от странного чувства, что за ней кто-то наблюдает. Даже наклонившись, чтобы поговорить с маленькой девочкой, она бросала по сторонам настороженные взгляды. Может быть, в темных углах притаились пираты? Действительно ли она была в безопасности в этой крепости? Она сомневалась, что сможет чувствовать себя в безопасное до тех пор, пока Эль Галло числится среди живых, не имея, никого кто защитил бы ее.
Отгоняя болезненные воспоминания и тревогу, она последовала за маленькой девочкой на кухню, где нашла холодное мясо и рианский сыр. Она не заметила, что ее юбки едва не задели ноги монаха, прислонившегося к стене, монаха, который смотрел на нее с ненавистью и жаждой мести в глазах.
Глава 15
В течение нескольких дней лорд Гийом и его семейство не выказывали Лине особого уважения. Она понимала: они не хотели вкладывать слишком много веры в ее заявление, заявление, которое в дальнейшем доставит им сплошные разочарования, если окажется фальшивым. Тем не менее ее поразило поведение слуг — они относились к ней, как к особе королевской крови. Служанки суетились вокруг нее, словно она была божественным созданием. Ее мыли, лелеяли и умащали духами до тех пор, пока она не обрела уверенность, что пчелы слетятся на нее, стоит ей выйти на улицу. За главным столом ей предлагались изысканные блюда, каких она еще никогда не пробовала. Три дочери лорда, жалея ее за отсутствие у нее личных вещей, даже пожаловали ей несколько своих старых накидок.
Она должна была быть в восторге. Наконец-то она достигла всего, над чем так долго работал ее отец. Ее вернули в лоно знати. Опрометчивый поступок отца был исправлен. И хотя де Монфоры еще не до конца приняли ее, они уже полюбили ее. То, что они когда-нибудь примут ее полностью, было только вопросом времени.
И все-таки ей трудно было примерить на себя это новое одеяние благородной госпожи. Она оставила слишком много незаконченных дел в своей жизни — ее дом и мастерские, Гильдия, Гарольд… цыган — и, подобно отрезу плохой ткани, этот список можно было продолжать еще долго.
Куда бы она ни взглянула, везде он мерещился ей. Она могла внимательно рассматривать шкатулку с драгоценностями и немедленно выделить пару сапфиров, которые так походили на его глаза. Окрас верховой лошади, на которой разрешил ей кататься лорд Гийом, был цвета воронова крыла, как и волосы цыгана. Песни менестрелей не могли сравниться с его исполнением, и они уступали ему в остроумии.
Лине пыталась забыть цыгана и наслаждаться роскошью и богатством вокруг нее. Но сколько бы благородные господа ни добивались ее внимания, ни предлагали ей свое общество и дружбу, непроходящая меланхолия окутывала ее подобно густому туману. И она уже не надеялась, что он когда-нибудь рассеется.
Вот и сейчас, прогуливаясь по стене замка высоко над землей, в один из редких моментов уединения, Лине смотрела на местность внизу, окутанную сумерками, туда, где она в последний раз видела… цыгана. Интересно, где он сейчас? Он уже давно должен был освободиться. Она сомневалась, что он станет ее искать. Только глупец может два раза наступить на одни и те же грабли.
Кроме того, решила она, хотя эта мысль оставила неприятный привкус во рту, она наверняка была лишь очередной жертвой в списке его многочисленных побед. Простолюдины охотно пускались в приключения подобного рода. Женщины, без сомнения, сходили по нему с ума и вкушали его лесть и комплименты, как котенок сметану. Цыган недолго пробудет в одиночестве.
Что же до нее…
Лине почувствовала ком в горле. Она смотрела на первую вечернюю звезду, подмигивающую в темно-лиловом закатном небе, пока та не расплылась из-за непрошеных слез, которыми наполнились ее глаза. «Проклятье, — выругалась она, — я не должна думать о нем, не должна вспоминать подслащенный вином вкус его губ, ясную синеву его глаз, успокаивающую силу обнимающих рук». Она не будет вспоминать о том, как его угольно-черные волосы касались ее шеи, как играли мускулы у него на плечах, как его большие загрубевшие руки ласкали ее с той же искусностью, с какой они играли на арфе.
Святой Боже! Она отчаянно всхлипнула, когда наконец взглянула правде в глаза. Она предала его. Она предала мужчину, которого отчаянно старалась превратить в недостойного доверия, жестокого и эгоистичного негодяя. Но ведь это была не правда. Он отличался исключительной добротой, он был терпеливым, нежным, понимающим, он яростно защищал ее с мечом и занимался с ней любовью с величайшей нежностью. Он показал ей — он, простолюдин, — что такое благородство, честь и сила.
Не имея титула, он показал ей, что значит достоинство. Она закрыла глаза, когда на нее снизошло ужасное и прекрасное понимание того, что с ней произошло.
Она любит его. Спаси ее Господь, она любит его.
Он был галантен и умен, интеллигентен и храбр, то есть обладал теми качествами, которые она всегда приписывала высокорожденным господам. Он был способен одним взглядом воспламенить ее желания и одним словом остановить ее дыхание. Сколько бы ей еще ни суждено было прожить, ни один голос не покажется ей таким чистым, как у него, ни в чьих объятиях она не будет чувствовать себя настолько в безопасности, ничья улыбка не согреет ей душу так, как его. Она отчаянно и безнадежно влюбилась в цыгана.
Одно сладкое мгновение Лине радовалась этому признанию, и слезы облегчения струились у нее по щекам. Она поклялась себе, прижимая к груди руки, словно надеялась заключить его в своем сердце, что никогда больше не оттолкнет его. Никогда. Но не успели ее слезы высохнуть, как она поняла, что опоздала со своим прощением. Уже ничего нельзя было изменить. Она сделала свой выбор. Наперекор собственному сердцу она выбрала исполнение последней воли отца. Она отказалась от настоящей любви ради чести. Теперь она будет жить с этим наследством.
