Артиллерийский бой происходил на не слишком высокой скорости, уж очень разнородным по составу купеческий караван был. Флейты, шхуны, галеоны – все разного водоизмещения и с несхожим палубным вооружением – с трудом сохраняли строй на скорости около пяти узлов. Галеры легко удерживали такую скорость, не прибегая к гребле. Но взлетела над флагманом ракета с красным дымом (на ракетных каторгах гребцы освободили весла), немного погодя в воздух взлетел еще один краснодымный сигнал. На пяти галерах, до этого со стороны мало отличных от товарок, дружно ударили о воду весла. Причем на всех гребцы разных бортов гребли в разные стороны, слева вперед, справа назад, что позволило кораблям очень круто повернуть носами на вражеский строй, одновременно палубные матросы сбрасывали вниз паруса, превратившиеся вмиг из двигателей в тормоз.
Развернув суда, гребцы заработали в одном направлении в учащающемся ритме. Голландские канониры, прекрасно понимая, что перезарядить пушки не успеют, а попасть в нос атакующей галеры издали крайне проблематично, замерли, выжидая возможности поразить атакующего врага в упор. Долго ждать им не пришлось, если кто закурил в момент начала атаки трубку, то самое большее, докурил ее до середины.
Ожидавшейся на купцах попытки абордажа не случилось. Где-то с расстояния около сорока сажен со всех пяти галер полетели в голландцев со страшным воем и визгом огромные остроконечные стрелы с длинными огненными хвостами. Не очень быстро, намного медленнее, чем ядро из пушки, пожалуй, даже медленнее обычных стрел, пущенных из сильного лука. Ловкий человек, казалось (только казалось), от такой опасности на твердой земле легко мог бы увернуться, только кораблю подобные фокусы не по силам. Хотя больше половины дьявольских снарядов в корабли не попало – какие-то не долетели, какие-то перелетели или пронеслись между судами, никого это не утешило. Пять ставших обстреливаемыми мишенями очень быстро превратились в огромные костры на воде.
Грозные ракетоносцы не удовлетворились уничтожением пяти судов, а начали выцеливать новые жертвы носами, пусковые установки закреплялись на них намертво, одновременно спешно перезаряжая ракетные установки. Противник, вынужденно сломавший строй, не остался к этому равнодушен, все, кто мог, открыли пальбу из всего стреляющего. От имевшихся на всего нескольких судах девятифунтовок до аркебуз. Эффективность артиллерийской стрельбы в то время – пусть голландцы и уступали в меткости на море только французам – не могла вызвать восторга, быстро вывести из боя корабль врага можно было только благодаря «лаки панч», счастливому попаданию. Так что стреляли, скорее, со страху, чем в расчете уничтожения смертоносных галер. Однако одна за другой две из них вспыхнули не хуже жертв. Причем именно на баках, где стояли страшные для врагов – и, как выяснилось, для самих себя также – ракетные установки.
Впрочем, остальные три отстрелялись и по второму разу успешно и без серьезного урона «отскочили» от врагов подальше. На третий залп у них спецбоеприпасов не имелось: галеры мало подходят для сражений с артиллерийскими кораблями.
Нельзя сказать, что эта атака не смутила купцов. Смутила и испугала, но не до такой степени, чтоб забыть о прибылях, ждущих их в голодающем Стамбуле. Никто не повернул назад, к Дарданеллам, после некоторых растерянности и шатания суда стали выстраиваться в линию, более тесную, то есть с меньшими промежутками между судами для продолжения пути на север.
Трясило также воспользовался моментом и перестроил свой строй, отведя назад, к наиболее удобному для атаки минных чаек месту каторги с дымарями на носу. Неспешно они двинулись по ветру, как бы гоня перед собой облако дыма, скрывающее их от вражеских канониров. Потом многие нидерландские капитаны и купцы заверяли – божиться грех, – что именно тогда они осознали необходимость сдаваться, но разные обстоятельства им помешали. Со стороны продолжавших идти параллельно казацких кораблей никого поднявшего белый флаг, прекратившего сопротивление не заметили. Все вражеские суда дружно палили в облако, некоторые для этого даже из строя вывалились, ведь новая опасность приближалась к ним более сзади, чем сбоку.
Именно из искусственного облака и выскочили специально укрепленные, приспособленные для выдерживания близкого подводного взрыва чайки с подводными минами на шестах. Аркадий, конечно же, не забыл про успешные атаки Макарова в русско-турецкой войне, но испытать это новое оружие довелось здесь, в Мраморном море.
Испытание прошло удовлетворительно. Ни одно из успешно атакованных судов не пережило этого события, большие подводные пробоины для кораблей семнадцатого века имели стопроцентную фатальность. Не спасли «голландцев» даже толстые, двадцати-тридцатисантиметровые борта – их строили с учетом долгой эксплуатации и сильных океанских штормов. Когда одно за другим суда начали быстро погружаться в воду после атаки их всего лишь одним смехотворно маленьким корабликом, шедшие впереди сообразили, что в этом рейсе, при его продолжении их ждет не фантастическая прибыль, а смерть, и начали сдаваться.
– Иван, много казаков на чайках погибло?
– Да нет, около трети. Может быть, даже еще меньше, хотя палили по ним немилосердно, успели зарядить и пушки, и ружья и начинали стрельбу только при сближении, а много ли чайке надо? Одно ядро – и подарок морскому царю готов. Да картечь очень уж злая оказалась, из больших-то пушек.
«Ничего себе! Треть погибших при одной атаке – небольшие потери. Да… не жалеют своей кровушки казаки за волю. “Правильные пацаны” из двадцать первого века от таких перспектив массово перековались бы в добропорядочных граждан. Разводить лохов или изгаляться над беззащитными – по милости трусливых правительств – обывателями куда безопаснее».
– Такие потери на переезде не скажутся?
– Не-а, – мотнул головой наказной атаман. – Нам все равно мест на каторгах-баштордах не хватает, потом людей довозить в любом случае надо будет. Но вот на ядучесть дыма люди жаловались. Мол, не все смогли сразу грести в полную силу – кашляли сильно, надышавшись твоей гадости. Просили в следующий раз у чертей чего-то не такого противного вызнать.
– Тряпками им лучше свои морды надо было обматывать да не забывать мочить их перед атакой, если помнишь, на учениях никто особо не пострадал. Не бывает густой дым совсем безвредным.
– Я нескольким сотникам, из чьих сотен жалобы шли, уже выдал нагоняй.
Друзья немного помолчали. Один, на вид бездумно, курил трубку, другой вроде бы мечтательно пялился в облака. Слава богу, небесные, не искусственные, дымные. Нарушил молчание младший характерник:
– Все равно жалко парубков. Храбрецы ведь. А с вами же и парусники пойдут.
– Знаю, но и на них мест маловато будет.
– Тех, кто не захочет переезжать, тебе не жалко? Хмель ведь их не помилует, изведет под корень.
– А чего их жалеть, бесштанных трусов? Тех, кто на землю осел, гречкосеем заделался, Богдан не тронет. А тем, кто саблю в руку взял, чтоб против ворога стоять, на Днепре теперь делать нечего. С крысюками у казаков, сам знаешь, всегда разговор короткий – в мешок да в воду, на корм ракам.
