Иван ответил не сразу, а как бы после прикидки вариантов или «принюхивания» к будущему.
– Не боюсь. Хорошую идею ты подал, правильную. Ох, и развернемся мы там…
– А я тебя предупреждал, что там свиней нет, зато других опасностей – целое море! А ты уже не мальчик, и раны не так скоро заживают, и болячек разных… много имеешь.
– Казаку в постели стыдно помирать. Рано или поздно все ТАМ будем.
– Ага, в соседних котлах. Только вот я ТУДА не тороплюсь, мне и здесь неплохо.
– Еще никому ЗДЕСЬ навсегда остаться не удалось, так что не казаку от опасностей прятаться.
Аркадию оставалось только тяжко вздыхать. Он с самого начала понимал, что отговорить друга от настолько соблазнительной авантюры не сможет. Как ни печально было обоим от этого, но вскоре им предстояло расстаться. Возможно, навсегда. Шансы на успех предприятия сам попаданец расценивал как мизерные.
Вкус победы
Окрестности Стамбула, август 1644 года от Р. Х
Проход по Босфору для капитана, тем более адмирала, ведущего эскадру, – серьезное испытание. Иван весь путь в этой узости проторчал у руля, то и дело оглядываясь назад, на каторги, идущие следом. Аркадий получил возможность полюбоваться красотами знаменитого пролива. В прошлый визит в Стамбул слишком большое напряжение от рискованности ситуации помешало ему в этом. Заодно позволил себе попереживать из-за отъезда Васюринского – уверенности в том, что им суждено встретиться еще, не имелось – уж очень авантюрной затеей выглядела Сечь на Ниле.
При выходе из пролива бросились в глаза сначала красота Стамбула, потом огромное скопище людей, скота и телег на азиатском берегу. На воде возле этого лагеря виднелись многочисленные понтоны – части наплавного моста, разведенные, наверное, по предварительной договоренности для прохода казацкого флота на юг.
«Однако и награбили наши союзнички, аж завидки берут, если бы не дурная шведская война, запад Малой Азии обирали бы мы. Это тем более досадно, что рабочих рук в городах Малой Руси не хватает все острее, вся надежда в ближайшее время на стамбульцев. И странно: почему разобрали мосты полностью? Достаточно было бы сделать в них широкие проходы, потом меньше мороки при сборке имели».
И только потом привлекли внимание стаи воронья и других падальщиков на западном, европейском берегу, невдалеке от стен города. На миг даже померещилось, что оттуда пахнуло падалью и послышалось карканье. Померещилось, ибо при царившем вокруг «аромате» тухлой рыбы (именно такой гадостью пропитывалась походная казачья одежда), разбавленном стойким запахом дерьма (доски нижней палубы им были пропитаны еще во времена службы корабля в османском флоте), учуять носом, при его неблестящем обонянии, на таком расстоянии было нереально. До этого глазевший вокруг как турист, Аркадий срочно достал из футляра подзорную трубу, сожалея, что азовская новинка – труба с линзами из специально сваренного стекла, почти не искажающая разглядываемое, – еще не дошла до него. Донские атаманы расхватали все немногие сделанные экземпляры.
«Надо будет толсто намекнуть Шелудяку, что не посылать такую вещь разработчику, зачинателю производства оптики на Дону, – неразумно. С непонятливыми и диарея случиться может. Никуда не денутся, вышлют первый же сделанный экземпляр специальным гонцом, регулярно обсираться никто не захочет, а в моей способности наслать такую напасть не усомнятся. Характерник я или так, погулять вышел?»
Труба помогла раньше увидеть то, что и ожидалось. Естественно, стервятники – не только крылатые, четырехногие тоже – явились сюда не любоваться красотами великого города или природы. Поле между казацким табором у переправы и городскими стенами было усеяно трупами. Рассмотреть в не очень качественную оптику какими мудрено. Настораживало разве что отсутствие двуногих падальщиков – мародеров.
«Странно, трупы не убраны, значит, битва произошла недавно. Кто бы в ней ни победил, собрать ставшее ничейным имущество не должны были успеть. Почему там не видно мародеров?»
Тогда попаданец уделил внимание казацкому табору: цел ли он, не захвачен врагами? И тихая печаль по поводу расставания с другом слетела с Аркадия, будто сдутая сильным порывом ветра. Не до того стало – над казацким лагерем реяли черные флаги.
«Господи, Боже мой! Чума!»
Собственно, в число официальных целей поездки Москаля-чародея к Стамбулу входило предупреждение эпидемий или борьба с ними, если они вспыхнули. Не надо быть великим умником, чтобы сообразить о возможности такого поворота событий. Скученность большого количества людей в ограниченном стенами пространстве, плохое питание, нехватка дров для готовки пищи, не говоря уже о расходовании их на гигиену, – это все делало вспышку какой-нибудь болезни не возможной, а неизбежной. Пусть мусульмане в те времена были куда более чистоплотны, чем западноевропейцы, в причинах возникновения недугов они не разбирались совершенно. Более того, значительная часть великого наследия исламской медицины прошлого османами не использовалась, лучшими лекарями там считались евреи и христиане.
Вид черных флагов над пустым, безлюдным табором ошеломил попаданца. При отсутствии тетрациклина, до открытия которого еще не один век, чума практически неизлечимая болезнь с почти стопроцентной смертностью. Не случайно в последнее время гетман – по подсказке самого Аркадия – существенно ограничил отношения с Западной Европой, по которой черная смерть гуляла уже не один год. Вынужденное сорокадневное нахождение в карантине автоматически снижало желание европейцев путешествовать в такую негостеприимную страну еще раз.
Москаль-чародей постарался тщательнее рассмотреть брошенный казацкий табор. Покинули его явно в большой спешке, по всей его территории валялись тряпки, корзины, бочонки… несколько раз сердце екало от похожести чего-то на человеческое тело или его часть, однако быстро удавалось убедиться в ошибке зрения. По закону всемирной подлости глаза вдруг начали слезиться, что остроглазости никак не способствовало. Ни живых, ни мертвых там не рассмотрел, видимо, сечевики покинули его, а не полегли, безразлично, от вражеского оружия или болезни. Черные флаги, три штуки, оказались прикрепленными не к флагштокам, а к виселицеобразным сооружениям, что позволяло рассмотреть их цвет вне зависимости от наличия или отсутствия ветра.
«Накаркал. Черт бы меня побрал, накаркал. И кто меня, дурака, за язык тянул? Впрочем, к чертям-то мне прямая дорога, по делам, но перспектива отправиться в ад, не доделав столько важных, нужных людям дел… не радует».
Помассировал левой рукой грудь, в правой держал подзорную трубу, рукавом протер заслезившиеся глаза. Снова попытался как можно внимательнее рассмотреть поле битвы и покинутый табор сечевиков.
«Наших ни на поле, ни в таборе вроде бы не видно. То есть своих ребята успели похоронить, сражений без потерь не бывает. Хотя… хреново-таки видно в эту трубу, могу и ошибаться».
