– Мне кажется, я тоже разучилась мечтать, – прошептала Элиана, неотрывно глядя на скользящие по стене тени.
И Бернар мягко произнес:
– Вы никогда не утратите эту способность, Элиана, потому что вы – женщина, даже более того – женщина, у которой есть дети. Когда вы с нежной задумчивостью смотрите в личико своего ребенка, то поневоле грезите о будущем. Вы, сами того не замечая, живете под сенью ангельских крыльев, в вашем сердце – вечная любовь: к детям, к близким людям, ко всему прекрасному, что существует в мире. А любовь и мечта неразлучны, как сестры.
– Возможно, вы правы, – сказала Элиана и ничего более не добавила.
Молодая женщина не хотела, чтобы Бернар думал, будто она разыскала его и ухаживала за ним в надежде в будущем получить от него поддержку.
Она заметила, что он не стремится сблизиться с Роланом, который – женщина понимала и чувствовала это – с того самого момента, как Бернар поселился в их доме, жил в затаенной надежде на то, что у него наконец-то появится отец. Элиана не раз видела, как мальчик украдкой пытается поймать взгляд Бернара и возбужденно вздрагивает при звуке его голоса.
В отношении Бернара к ней тоже чувствовалась сдержанность. Похоже, он был благодарен ей – и только.
Возможно, он сомневался в ней или напротив – не был уверен в себе? Элиана не знала и не пыталась что-либо изменить: совершить перелом в их отношениях или же раз и навсегда провести границу. На первый взгляд могло показаться, что она, потеряв одного мужчину, готова была тут же броситься в объятия другого, но на самом деле все обстояло куда сложнее.
Со времени разлуки с Максимилианом прошло около двух лет, но и сейчас, укачивая Адель, молодая женщина, бывало, смахивала слезы при мысли о том, что все могло сложиться иначе. Или не могло? В любом случае Элиана не была уверена, что у нее достанет душевных сил начать жизнь с другим мужчиной, даже таким, как Бернар, ее давним спасителем, отцом ее сына.
Возможно ли построить новый мир, неся в душе груз прошлого, кутаясь в лоскутья старых фантазий? У них с Бернаром не было опыта совместной жизни, они вообще очень мало знали друг друга… Конечно, тогда, в девяносто третьем, на фоне картин вселенского ужаса, его романтический, смелый поступок вызывал в ее душе чувство, похожее на любовь, но теперь… Она в известной степени разочаровалась в Максимилиане и все-таки не могла его забыть, она уважала и ценила Бернара и была полна сомнений… Но Бернар был близко, и она могла попытаться – ради Ролана, ради него самого, а возможно – и ради себя.
Вскоре Бернар смог сидеть на постели, а затем – вставать и, несмотря на мягкие запреты Элианы, ходить по комнате. Его по-прежнему регулярно трепала лихорадка, и молодая женщина не хотела, чтобы он делал над собой лишние усилия.
Хотя средства были на исходе, Элиана старалась получше накормить Бернара; ей нравилось заботиться о нем, нравилось видеть, как он с молчаливой благодарностью следит за ее хлопотами.
Поскольку у Элианы не было служанки, она сама делала покупки. Молодая женщина любила ходить на рынок в рассветные часы, когда вдохновенное, величавое спокойствие Парижа начинает нарушаться скрипом колес крестьянских повозок, ударами кузнечного молота, выкриками разносчиков, когда нежные краски неба словно растворяются в воздухе, и купающийся в свете зари город кажется монолитом из золотисто-розового камня, и его отражение тонет в прозрачной глубине Сены. Ей нравилась прохлада и свежесть раннего утра, нравилось пробираться между заваленных товарами рядов крытого рынка, над которыми витали запахи кож, масел, сукна и знаменитых гонесских булок.
Элиана отправлялась за покупками в своем неизменном сером капоре с завязанными под подбородком розовыми лентами, в сером шерстяном платье с закрытым воротом, высокой талией, рукавами фонариком, суживающимися книзу, и с плотно обхватывающими запястья манжетами, а поверх надевала старый спенсер. Небольшая легкая корзинка висела на сгибе руки.
Несмотря на то, что она снова была бедна, все делала своими руками и мысли ее занимали вещи бесхитростные и простые, она не чувствовала себя сломленной и униженной – ведь она знавала и худшие времена.
Как-то раз, придя домой, молодая женщина увидела, что Бернар проснулся и сидит на кровати. На нем были форменные брюки и рубашка из грубого, но белоснежного полотна, оттенявшего золотистую смуглоту кожи. Бернар выглядел куда лучше, чем пару недель назад, только казался очень худым. Впрочем, ему шла худоба – она придавала его облику какую-то особую юношескую легкость.
Элиана попыталась вспомнить, сколько ему лет. Должно быть, чуть более тридцати… Не так уж много для того, чтобы начать новую жизнь.
Поздоровавшись, она положила покупки на стол и сняла шляпу. Потом спросила:
– Как самочувствие, Бернар? Вам, кажется, лучше?
– Да, – отвечал он, – настолько лучше, что я наконец решил поговорить с вами, Элиана.
Молодая женщина заметила, что в глубине его взгляда прячется настороженность, и поняла, что разговор будет серьезным.
– Хорошо, – просто сказала она, опускаясь на стул, – я слушаю вас, Бернар.
Он сделал паузу, очевидно, собираясь с мыслями, потом медленно произнес:
– Я даже не знаю, как благодарить вас, Элиана, за то, что вы для меня сделали! Я же вижу, вы отнимаете от себя последнее, вы ютитесь в каморке…
Она сделала протестующий жест, но Бернар мотнул головой.
– Не спорьте. Я знаю, что вам и прежде приходилось нелегко. Признаться, я не подумал о том, что тогда, в девяносто третьем, вы можете остаться с ребенком.
Он впервые коснулся прошлого, и Элиана невольно затаила дыхание.
– Я не жалею, – сказала она, – я очень люблю этого мальчика и не представляю своей жизни без него.
Молодая женщина хотела добавить «он всегда напоминал мне о вас», но, будучи не в силах предугадать его реакцию, не осмелилась произнести столь важные слова.
– За это я вам признателен вдвойне, – промолвил Бернар, – и мне очень жаль, что я ничем не могу вам помочь. Ведь я нищий, Элиана. Мой отец оставил семье большое состояние, но все пропало во время Революции. А в Итальянскую кампанию нам почти ничего не платили – армия была разута, раздета и голодна. Конечно, я обращусь в военное ведомство и попытаюсь что-либо получить за Египет, но не уверен, сумею ли добиться своего в этой неразберихе.
– Это не имеет значения, Бернар. Все, что у нас есть, – ваше. Не нужно ни о чем волноваться. Сейчас главное, чтобы вы поправились.
Он смотрел на нее долгим влекущим взглядом, в котором тем не менее не было ничего опасного, и молодая женщина подумала: это все равно, что пить вино, не думая о том, что можешь опьянеть.
– Разумеется, вы можете не отвечать мне, Элиана, и все-таки я бы хотел знать, что случилось с вами после нашей разлуки. Вероятно, вы встретили человека, которого полюбили еще раньше, в юности, и сошлись с ним?
