class="p1">И с тех пор почти не виделась с Винсом.
Единственный материал, который выложила, – это несколько снимков и видео с ним на льду, а потом быстренько покинула арену.
И каждый раз, когда я его видела, не могла даже вдохнуть.
Мне было ужасно плохо: живот скрутило, легкие работали на пределе, словно грудь придавила коробка с кирпичами. Со стороны все казалось таким простым – у Винса появились чувства, и у меня к нему тоже. Оставалось только признаться ему в этом – и мы могли быть вместе.
Но у меня не вышло.
Я как будто пыталась уговорить себя спрыгнуть с аэроплана, хотя интуиция подсказывала, что парашют не раскроется. Как будто мне сказали, что сделать этот шаг – нормально, но завязали глаза, а когда я занесла ногу, то была уверена, что внизу обрыв, что я сорвусь с него и разобьюсь насмерть.
Испугавшись до смерти, я примерзла к месту и пыталась выжить, застыв.
– Мне грустно видеть тебя такой, – тихо сказала Ливия, но я вздрогнула так, словно она закричала. Мы долго молчали: она гладила меня по волосам, пока я тихонько плакала.
– Знаю.
– Ты тоже его любишь.
Я зажмурилась, но слезы все равно потекли по щекам. Не сосчитать, сколько раз я плакала за эти дни. Наверное, уже побила рекорд Гиннесса. Глаза так опухли, что я удивлялась, как еще не ослепла.
– Да, любишь, – повторила Ливия, водя рукой по моим волосам. – Солнышко, почему ты так себя мучаешь?
– Ты знаешь почему.
Она вздохнула.
– Ладно, да, я понимаю, но… – Ливия замолчала, как будто собиралась с мыслями. – Но ведь однажды придет время двигаться вперед или найти мужчину, с которым можно двигаться вперед. Разве Винс не тот человек?
– Ливия, Джеймс сломал меня, – сказала я и приподнялась, чтобы посмотреть ей в глаза. Я злилась на то, как дрожал мой голос. – Но Винс? Он может меня прикончить.
– Или вернуть к жизни.
Я поджала губы, ощущая на них соленый вкус слез.
– Ты боишься, что тебе снова разобьют сердце, – сказала она, и я поморщилась. – И это нормально, нормально, – заверила Ливия, положив ладонь на мою руку. – И по правде, не могу обещать, что этого не случится. Никто не сможет, даже Винс. И это самое хреновое, что может быть в отношениях, в любви. Мы отдаемся любви сполна, доверяем, а в ответ нам разбивают сердце. Мы гадаем, для чего вообще тогда влюбились. Пока не встречаем человека, с которым снова можем смеяться, чувствовать. И тогда мы спрашиваем себя, а вдруг получится снова влюбиться. И влюбляемся. – Она тихо рассмеялась. – А потом они кидают нас или мы кидаем их, и все возвращается к исходной точке.
– Значит, ты все же меня понимаешь.
Ливия сжала мою руку.
– Понимаю. Но послушай, хочешь знать, в чем разница между теми, кто остаются одни, и теми, кто находит любовь всей своей жизни? – Она улыбнулась. – Первые больше не впустят в свое сердце любовь, потому что слишком боятся боли. А вторые понимают цену любви, и им хватает сил пережить все невзгоды до того, как они ее найдут.
Я кивнула, и глаза снова наполнились слезами.
– Ты понимаешь, как глупо это звучит от человека, который тысячу раз говорил мне, что любовь – это нечто абстрактное?
– Да, но я не ты, – сказала она, быстро отмахнувшись от меня. – Я получаю удовольствие разными способами. Но ты, милая, влюблена. И если бы я когда-то оказалась на твоем месте, то хотела бы, чтобы ты дала мне затрещину, хорошенько встряхнула, пока я не услышала тебя и не поняла истину.
– Ты мне затрещину не давала.
– Я уже близка к этому.
Я усмехнулась, положив голову ей на плечо и думая о ночи, которую провела с Винсом и его семьей. У него такая чудная семья, совершенно непохожая на семью Джеймса, и это меня поразило. С Джеймсом я ощущала единение, но его родня вынудила меня почувствовать себя букашкой, которую нужно раздавить. Семья Винса провела со мной всего несколько часов, одну ночь, и я чувствовала, словно уже много лет принадлежу этой семье, будто мое место рядом с ними.
Вспомнив, что сказал его отец перед отъездом, я снова всплакнула.
«А я все думал, когда и кому мой мальчик отдаст свое сердце. Рад, что он дождался тебя».
Я зажмурилась, но слезы все равно проступили, а губы задрожали.
– Ты же знаешь, что я хочу, – прошептала я. – Хочу ему довериться. Рискнуть. Попробовать. Просто я как будто застыла. Я боюсь. Ужасно боюсь, Ливия. Я спать не могу, есть не могу, и мой больной разум твердит, что лучше я прочувствую эту боль сейчас, чем потом. Что потерять его сейчас легче, чем через год.
– Да, это, наверное, так. Но а если ты его вообще не потеряешь? – Она подергала плечом, и я подняла голову, посмотрев на нее. – Если он останется? Если у вас все получится?
Я приложила ладошку к груди, где от этой мысли затрепетало сердце.
– Знаешь, я уже испытывала такие чувства. Думала, что выйду замуж. Думала, что мы до конца жизни будем вместе. – Я покачала головой. – Думаю, отчасти я сломлена. Не знаю, как это починить.
Ливия нахмурилась, и мы притихли на какое-то время, а потом подруга вытаращила глаза и подпрыгнула.
– Господи, да я гений!
Не успела я спросить, какого черта, как она вскочила с дивана и побежала в мою спальню. Я услышала, как Ливия где-то роется, потом ругательство и громкий удар.
– Лив? – позвала я и оторвала задницу с дивана, чтобы пойти за ней. Но Ливия уже влетела в комнату, держа под мышкой знакомую коробку, схватила меня за руку и потянула к стеклянным дверям, ведущим на задний дворик.
– Пойдем!
– Ливия, что ты собралась с этим делать? – В груди стало тесно, когда я увидела эту коробку.
– Я? Ничего, – сказала она, поставив коробку на столик на улице, и сдернула крышку. – А ты – да.
– Что…
– Вот, – сказала Ливия, и не успела я опомниться, как подруга достала первый попавшийся предмет и сунула мне его в руку.
Прикоснувшись к нему, я замерла.
Это был ярко-оранжевый мяч для гольфа с одного из моих первых свиданий с Джеймсом. Мы играли в мяч, он выпендривался, а я позволяла ему, потому что мне нравилось, что он хочет передо мной покрасоваться. В конце вечера он нарисовал на мяче, которым выиграл, черное сердце, и сейчас я бы ни за что не призналась, сколько хранила его в своей сумочке.
– Ладно… – смотря на него, сказала
