толпой?
— Я…
— Нет. Тогда почему сейчас ты выглядишь именно так?
— Я… Я подумала… Я думала, раз мы идём на рабочую вечеринку, ты захочешь, чтобы я выглядела более презентабельно.
— Это ещё одна чушь от твоего бывшего? — Я не отвечаю, но думаю, что не отвечать — это уже достаточный ответ.
Я не уклоняюсь от ответа не потому, что он не прав, и не потому, что мне стыдно.
Я не отвечаю из-за чувства вины, которое накапливалось всю неделю.
За последний месяц, если быть честной.
Это неправильно, говорит голос у меня внутри. Это уже не игра. Это нечто большее. Гораздо большее, чем то, что ты планировала.
Но этот голос заглушает другой, смущённый, раненный.
Тот, который больше всего на свете хочет показать Ричарду, что он был неправ. Что я не просто забава, не просто хорошее времяпрепровождение.
Я хочу, чтобы Ричард увидел, что я достойна.
Но с течением последних двух месяцев, когда я стала ближе к Дэмиену, человеку, о котором Ричард четыре года жаловался, говорил, целовал его задницу, я поняла, что всегда была достойна.
Недостойным был Ричард.
Он никогда не заслуживал ни меня, ни любви, которую я могла дать, ни надежды, которую я возлагала на наше совместное будущее.
Никогда.
Но значит ли это, что я должна сдаться? И более того, как выглядит сдача?
Признаться?
Пропустить вечеринку?
Порвать с Дэмиеном?
Всё это звучит как ужасный выбор.
Единственное, на чём я могу остановиться, это то, что я должна рассказать ему всё. Прямо сейчас.
— Дэмиен, я…
— Пойдём, — говорит он, берет меня за руку и переплетает свои пальцы с моими надёжным, безопасным способом. Он ведёт меня к гардеробной стойке в углу, где я храню свои платья, заставляя меня сесть на кровать, пока он перебирает мою одежду.
Его галстук-бабочка розовая. Тусклый, светло-розовый, который чертовски хорошо сочетается с его цветом кожи, но всё же розовый.
Не чёрная, не американский красный или классический темно-синий, как всегда настаивал Ричард.
А розовая.
И я знаю, что единственная причина, по которой такой мужчина, как Дэмиен Мартинес вообще посмотрел на розовую бабочку, заключается в том, что он ожидал, что женщина, с которой он идёт на свидание, будет в розовом платье. Он надел её, чтобы соответствовать мне.
— Дэмиен, мы не обязаны…
— Вот это, — говорит он, подталкивая вешалки, которые с шумом скребут по металлической перекладине. — Вот что ты наденешь сегодня. Оно идеально. Это ты.
Платье, о котором идёт речь, именно такое и даже больше.
Я купила это платье несколько месяцев назад, откладывая деньги, чтобы позволить себе экстравагантную вещь, которую я увидела в магазине именно в этот день. Прошлой весной я видела его в подсобке на работе ещё до того, как оно было выставлено, и я знала, что оно мне нужно. Это то, в чём я хотела быть на фотографиях, на которых я прижавшая руку ко рту, а другая в руке Ричарда, который бы стоял на одном колене, а его коллеги смотрели с видом безмятежного поздравления.
Розовый цвет такой светлый и кремовый, что при плохом освещении выглядит почти как искрящееся шампанское — большой пушистый бант на одном плече, другое оголено. Оно длиной до колена, приталенное, с коротким разрезом сзади.
Я увидела его, и оно мне понадобилось.
И когда я перебирала варианты нарядов, моя рука коснулась его, и чувство вины и тоски в равных частях обожгло мою кожу.
Я не могла его надеть.
Я хотела его надеть. Так сильно. Но даже взглянув на него, я поняла, что облажалась.
И сейчас, когда он выжидающе смотрит на меня, это ещё больше укрепилось.
Я должна сказать ему.
Я должна сказать ему прямо сейчас.
И он может возненавидеть меня, и это будет обоснованно, но он точно возненавидит меня, если я позволю ему взять меня на эту вечеринку, не рассказав ему всю правду о том, кто я. О том, кто мой бывший. И каковы были мои истинные намерения — в самом начале.
— Дэмиен, мы…
— Вот это. Иди, сейчас же, naranja.
— Серьёзно, Дэмиен. Мне нужно…
— Хорошо, я сделаю это, — говорит он и поворачивает меня так, чтобы я стояла к нему спиной. — Сними это проклятое похоронное платье. — Я смеюсь, потому что он не ошибается. Ками сказала почти то же самое с усмешкой, когда я вышла из примерочной, отодвинув занавеску и стоя в проёме.
Его пальцы переходят на верхнюю часть моей спины, затем тянутся к маленькой молнии.
Она задевает каждый позвонок на пути вниз, и когда она доходит до бёдер, верхняя часть поддаётся, расходясь вниз по моим рукам. Его тёплые руки спускают платье с моих плеч, и оно падает на пол.
— Слава богу, — шепчет он, словно испытывая облегчение от того, что ему больше не придётся иметь с ним дело. — Вот так. Так гораздо лучше, — говорит он, его руки мягким шёпотом скользят по моим бокам, по кружевным стрингам и бюстгальтеру, спрятанными под платьем. — Намного, блять, лучше, — говорит он и, положив руки мне на талию, поворачивает меня к зеркалу.
— Это. Вот что я хочу, чтобы все представляли, когда увидят тебя в этом платье. Чёртовы мили идеальной кожи. Изгибы, в которые я хочу погрузить свои пальцы. Абсолютное совершенство, Эбигейл. — Использование моего полного имени всегда вызывает у меня мурашки, но сейчас, когда он стоит позади меня в чёртовом смокинге, а я почти голая, у меня их ещё больше.
— Но только я могу видеть эту красоту. Моя гребаная красота, да? — Его лицо движется вниз, отодвигая мои волосы за шею и покусывая кожу под ухом. Моё дыхание учащается, становясь ещё более рваным, чем раньше, и каждый мускул моего тела напрягается.
Руки на моей талии движутся вверх, пока его большие пальцы не погружаются в чашечки моего бюстгальтера, заправляя тонкое кружево под мою грудь.
— Только
