* * *
Когда говорят об идеях рыцарства, которыми проникнуты поступки и поведение Павла Петровича, четко видно, что это не наигранность, а суть его бытия. Идеи рыцарства составляли мивозренческую позицию наследника, а потом и императора. Это была не надуманная, возвышенная или эфемерная мечта. Он был так воспитан, рыцарские начала были заложены в самой личности императора Павла, и связаны они были, прежде всего, с христианскими ценностями европейской цивилизации. Иными словами его истинное православное воспитание, согласно с котором он жил, сделало его настоящим рыцарем.
Только у царя-рыцаря могло возникнуть такое желание, о котором вспомнил Н. А. Саблуков: «Как доказательство его рыцарских, доходивших даже до крайности воззрений, может служить то, что он совершенно серьезно предложил Бонапарту дуэль в Гамбурге с целью положить этим поединком предел разорительным войнам, опустошавшим Европу»[361]. Рыцарский характер Павла Петровича был известен далеко за пределами России. Наполеон его называл «Русский Дон-Кихот»[362], зная о пристрастии Павла к благородным поступкам. А еще раньше Павел получил в подарок от Людовика XVI и Марии-Антуанетты, с которыми он встречался в Париже и которые достаточно хорошо узнали его нравы, серию гобеленов «Дон Кихоты», выполненную в 1776 г. на Парижской королевской мануфактуре[363].
Воспитанию в Павле Петровиче рыцарских черт способствовало и его постоянное участие в «каруселях» (так назывались особые конные соревнования, которые были заведены в России его матерью 18 июля 1766 г.). Они проходили в Петербурге и в Царском Селе и заменили знаменитые европейские рыцарские турниры. Тот же Саблуков отмечал: «Павел Петрович был одним из лучших наездников своего времени и с раннего возраста отличался на каруселях»[364]. А Д. Ф. Кобеко вспоминал: «В первые годы своей брачной жизни раза два в неделю доставлял себе удовольствие, устраивая нечто вроде турнира. На этих турнирах Павел Петрович и некоторые из придворных кавалеров, в особых костюмах, верхом, исполняли разного рода эволюции, воспроизводя забавы средневековых рыцарей»[365].
А в конспекте лекций по «новейшей истории Западной Европы в связи с историей России» В. О. Ключевский специально отметил: «любовь к Мальтийскому ордену с детства; после женитьбы раза два в неделю турниры с придворными кавалерами в особых костюмах»[366].
Вряд ли эти наблюдения из жизни Павла Петровича можно отнести к случайным явлениям. Скорее всего, правильно будет сказать, что эти поступки результат серьезного и вдумчивого воспитания, которое он получил. Семена, заложенные в детстве, остались на всю жизнь и дали свои всходы. Павел Петрович не поддался иллюзорным заявлениям французских просветителей, которых, конечно же, читал и которые высмеивали и даже вытравляли из жизни европейского общества рыцарские обычаи, называя их недостойными просвещенного века пережитками. Разговоры о рыцарях, о создании специальных учебных заведений для воспитания рыцарей и дам в том самом высоком значении этого слова бывали у Павла с его учителями часто. С. А. Порошин записал, например, 16 декабря 1765 г. в своем дневнике: «Ныне также обращается в мыслях какой-то corps de chevalerie[367], который также около Андроньева монастыря государь цесаревич располагать изволит»[368].
Не следует думать, что Павел I был единственным монархом, которого современники называли рыцарем. Далеко не так. В разные времена, довольно близкие к нему, такими эпитетами были награждены Генрих IV Бурбон и шведский король Карл XII, рыцарем считал себя современник Павла Карл Зюдерманландский (шведский Король Карл XIII) и многие другие.
По меткому замечанию известного голландского историка Йохана Хёйзинга, «когда к концу XVIII столетия средневековые формы культуры стали рассматриваться как своего рода новые жизненные ценности… прежде всего, обратили внимание на рыцарство»[369]. Рыцарство, — делает вывод Й. Хёйзинга, — это, прежде всего исторический, жизненный идеал. «Повсюду, где рыцарский идеал исповедовали в наиболее чистом виде, — заметил историк, — особое ударение делали на аскетическом элементе. В период расцвета он естественно, и даже по необходимости, соединялся с идеалом монашества — в духовных рыцарских орденах…»[370].
Процесс возобновления рыцарства и связанного с ним духовного развития был повсеместным в Европе, и Россия не была исключением. Другое дело, что далеко не все русское общество воспринимало эти идеи, но люди, подобные Павлу Петровичу, встречались в России, хотя и не очень часто.
Говоря о рыцарстве императора Павла I, следует разобраться и в таких тонких вопросах его жизни и поступков, как защита угнетенных, «верность сюзерену», «прославление христианства», «аристократичность жизни воина», «неизменная верность данному слову», «добродетель», «куртуазность» как некая аскеза, преобразующая плотские стремления в духовную добродетель[371], и многое, многое другое. Все это прекрасно проанализировал Ю. П. Соловьев, читателю просто надо обратиться к его великолепной работе.
