Щепка пытается перестать плакать, но рыдания снова прорываются наружу. Она воет, как раненое животное. Бьернфут не в силах слышать эти звуки.
– Меня выгонят, – говорит Бленда Мянпяя. – И ради чего? За просто так.
Бьернфут возвращается в полицейский участок и весь вечер сидит, уставившись на пустую камеру, пока остывает кафельная печь.
Всю ночь Щепка лежит на раскладном диване и смотрит в темный потолок.
«Я не выдержу, – шепчет она богу и сжимает руки так, что пальцы белеют. – Я не могу смириться с мыслью, что он останется безнаказанным. Это чудовищно несправедливо».
Рагнхильда Линдмарк, сотрудница службы социальной помощи на дому в Лайнио, приняла Ребекку у себя дома и с готовностью отвечала на вопросы.
– Но кофе я тебе предложить не могу, – пояснила она. – Несколько лет назад мне пришлось вообще от него отказаться. Сама понимаешь, мне приходилось пить его ведрами, приходя домой к старикам. В конце концов организм был полностью отравлен.
На карнизе сидел попугайчик, время от времени издававший громкие звуки. Весь подоконник был уставлен стеклянными фигурками. За окном текла река, суровая и спокойная среди серого пейзажа. Рагнхильда приготовила зеленый чай и пояснила Ребекке, что вода не должна закипеть, а чай не должен настаиваться слишком долго.
– Я покупаю его в интернет-магазине, – добавила она, когда ее гостья вежливо похвалила.
– Ты заботилась о Франсе Ууситало, – начала Мартинссон.
– О да, тьфу, какая ужасная история! Между прочим, я ему не раз говорила, чтобы он ставил меня в известность, когда собирается в лес, ведь он может упасть с велосипеда или бог еще знает что, и тогда мне важно знать, где его искать. Но, сама знаешь, старички упрямы. Кстати, он был в отличной форме. Хотя ему было уже за девяносто, подумать только! А почему ты о нем спрашиваешь?
– Просто рассматриваю этот случай. Ты не знаешь, были люди, которые испытывали к нему неприязнь?
– Нет, а что ты имеешь в виду? Ведь его задрал медведь.
– Ты не помнишь, не произошло ли чего-то необычного перед его исчезновением? Чего-то такого, что выделялось бы из привычного хода вещей? Может, он был чем-то озабочен? Или еще что-нибудь?
– Что? Нет. Все было как обычно, насколько я помню. А чем, на твой взгляд, он мог быть озабочен?
Ребекка не знала, что на это ответить.
«Да, чем?» – подумала она.
– Что-то тут не сходится, – проговорила она наконец. – У него были деньги?
– Насколько мне известно, ровно столько, чтобы хватило на оплату счетов и еду.
Некоторое время Рагнхильда Линдмарк размышляла, потом, честно глядя в глаза Ребекке, проговорила:
– Не знаю, почему ты задаешь мне все эти вопросы. Но ведь я его не особо близко знала. Кстати, у него тут, в деревне, была зазноба. Видишь ли, он был красавец. Высокий, с густыми вьющимися волосами. Она живет в трех домах отсюда. В эту сторону. Кирпичный дом – он один такой. Зовут ее Анна Яакко. Хочешь, одолжу тебе зонтик? Похоже, так и будет идти мокрый снег. Хотя на самом деле мне грех жаловаться. Зато не придется убирать старичкам снег. В мои обязанности это не входит, но куда деваться? Боже мой, в прошлом году они и вовсе не смогли бы выйти из дома, если бы мы с мужем не расчищали им дорожки. Почти каждый день мел снег.
«Я совсем умом тронулась, – сказала себе Ребекка, идя к дому Анны Яакко. – Сама не знаю, что мне нужно».
Анна Яакко была дома – она предложила районному прокурору кофе. Ребекка согласилась, но пила так медленно, как только могла, чтобы Анна не успела подлить в ее чашку еще.
Она была хороша собой, напоминала постаревшую балерину. Белые как снег волосы были собраны в хвост на затылке.
– Я не верю, что его задрал медведь, – проговорила Ребекка, решив наплевать на всякую осторожность.
Разговоры все равно пойдут, она может смело поделиться своими мыслями и, чем черт не шутит, получить что-то взамен.
– Мне кажется, что его застрелили, а потом медведь съел его.
Анна Яакко слегка побледнела.
– Прости, – смущенно пробормотала Ребекка.
– Ничего страшного, я не такая хрупкая, как кажется на первый взгляд. Но кому пришло в голову это сделать?
– Может быть, по ошибке, – вяло проговорила Ребекка. – Какой-нибудь охотник, который даже толком не разглядел его.
– По-моему, это совершенно неправдоподобно.
«Совершенно неправдоподобно, – подумала Ребекка. – Особенно учитывая тот факт, что ему выстрелили в ногу, а потом еще два раза в грудь».
– Даже не знаю, за чем я гоняюсь, – честно призналась Мартинссон. – У кого могли быть причины убить его? Может быть, незадолго до того, как он пропал, произошло что-то необычное?
– Нет, – ответила Анна Яакко. – Ничего такого не припоминаю. И никаких денег у него не было. Но он отлично умел танцевать. Мы с ним обычно танцевали здесь, на кухне.
Ее лицо проясняется при этих воспоминаниях.
– Если что-нибудь вспомнишь, позвони мне, – попросила Ребекка и написала свой номер телефона на обороте квитанции, которая оказалась у нее в сумочке.
Анна Яакко посмотрела на квитанцию и прочла номер вслух.
– Хотя – ничего особенного, – проговорила она, словно размышляя вслух. – И было это несколько лет назад.
– Что? – встрепенулась Ребекка.
– Единственное, что приходит мне на ум. Как я уже сказала, это было три года назад, – повторила Анна Яакко. – Я помню точно, потому что это было перед моим семидесятипятилетием. Он ведь был незаконнорожденным сыном Яльмара Лундбума.
– Да-да, знаю, – кивнула Ребекка.
– Его мать – не настоящая мать, а та, что его воспитала, – была домработницей у Лундбума. И у нее был на него зуб. Так что он вырос с таким представлением, что Лундбум был редкостным негодяем. Да, собственно, не совсем так – она рассказала ему, кто его настоящие родители, только когда умер его приемный отец. И тогда Франсу было уже за двадцать. Ну, как бы там ни было, три года назад он обнаружил какие-то древние акции, лежавшие в ящике со старыми фотографиями и дипломами. К ним прилагалось письмо, в котором Лундбум писал, что переводит акции на имя своего сына Франса Ууситало. У него ведь была фамилия приемного отца. И Франс сказал мне тогда в шутку, что теперь мы с ним сможем поехать в круиз, потому что он станет богатым. Состоятельным человеком. Именно так он сказал.
– И что дальше?
– Ну, похоже, ничего из всего этого не вышло, потому что больше он об этом не заговаривал. Кажется, его дочь узнавала, и оказалось, что они ничего не стоят. Хотя выглядели бумаги очень красиво. Сейчас-то акции существуют только в компьютере.
– Три года назад?
– Да.
