Я читаю третью книгу Моисея. Бог в ярости, он сердито перечисляет свои законы и наказания, которые постигнут тех, кто им не повинуется. В гневе он исторгает из себя угрозы. В двадцатой главе, под заголовком «Запрещенные культы», Господь говорит, что того, кто пожертвует одного из своих детей Молоху, надо карать смертью – жители страны должны побить его камнями. Бог отвернется от него и изгонит его из своего народа. «Как это можно сделать, если его уже до смерти забили камнями?» – думаю я. А если народ закроет глаза на то, что человек приносит ребенка в жертву Молоху – тогда гнев Господний обрушится на весь его род.
Я читаю о Молохе. Создается впечатление, что это божество, обещающее богатство, обильные урожаи и успехи в войне. Да и какой бог не обещал всего этого? Случались жертвоприношения детей. Статуи Молоха изготавливали из меди, они были полыми. У бога были большие руки. Внутри статуи разжигали огонь, так что она раскалялась. А затем живого ребенка клали в объятия Молоха.
Я думала об этом, когда писала эту книгу. Принести в жертву ребенка – ради успеха, ради славы в этом суетном мире.
Кто бы мог подумать, что собака может так кричать! Самуэль Юханссон никогда раньше не слышал, чтобы собака издавала такие звуки.
Он стоит в кухне и намазывает себе бутерброд. Его охотничья собака – норвежский элкхаунд – привязана во дворе на длинной веревке, позволяющей ей свободно бегать. Все тихо и спокойно.
И тут собака начинает лаять. Поначалу жестко и возбужденно.
На кого она лает? Во всяком случае, не на белку. Лай на белку Самуэль знает хорошо. На лося? Нет, лай на лося глуше и монотоннее.
Затем что-то происходит. Собака кричит. Вопит так, словно раскрылись ворота ада. От этого звука Самуэля Юханссона словно обдает морозным ветром.
А после этого наступает полная тишина.
Самуэль выскакивает во двор. Без куртки. Без ботинок. Без единой связной мысли.
Спотыкаясь в осенней темноте, он бежит к гаражу, к собачьей будке.
И там, под фонарем, освещающим вход в гараж, он видит медведя. Зверь рвет безжизненное тело собаки, пытаясь забрать его с собой, но собака по-прежнему крепко привязана к веревке. Медведь поворачивает к человеку окровавленную морду и ревет.
Самуэль делает неуверенный шаг назад. Затем в нем вдруг открываются сверхъестественные силы, и он несется так, как никогда раньше не бегал, обратно в дом за ружьем. Медведь будто прирос к земле.
Однако Самуэль уверен, что чувствует, как его затылка коснулось горячее дыхание зверя.
Зарядив ружье, даже не вытерев потные от волнения ладони, он осторожно приоткрывает дверь. Надо сохранять спокойствие, у него всего лишь один шанс попасть точно в цель, если он промахнется, у него не останется времени – уже через несколько секунд раненый медведь навалится на него.
Человек крадется в темноте. Шаг, еще шаг. Волосы стоят дыбом, как иголки.
Медведь на том же месте – заканчивает свою кровавую трапезу. Когда Самуэль снимает ружье с предохранителя, зверь поднимает голову.
Никогда еще Самуэля так не трясло. Надо торопиться. Он пытается унять дрожь в руках, но это не слишком-то получается.
Медведь угрожающе мотает головой. Издает гортанный звук. Возбужденно сопит, как кузнечный мех. Затем делает большой шаг вперед. И тут Самуэль нажимает на курок. Выстрел звучит оглушительно. Медведь опрокидывается на спину, но мгновение спустя поднимается и исчезает в темноте.
Вот он уже скрылся в черном ночном лесу. Фонарь над гаражом светит слишком слабо.
Самуэль пятится обратно к дому, все время прислушиваясь к звукам леса. Медведь может появиться с любой стороны. Видимость – всего лишь несколько метров.
До двери осталось двадцать шагов. Сердце колотится. Пять. Три. Наконец он захлопывает за собой дверь.
Человека так трясет, что ему приходится положить мобильный телефон на стол и придерживать левой рукой правую, чтобы попасть на кнопки. Председатель охотничьего клуба отвечает после первого сигнала. Они решают встретиться, когда рассветет. В темноте все равно ничего не сделаешь.
На рассвете все мужчины деревни собираются на дворе Самуэля. Два градуса мороза. Деревья прихвачены легким морозцем, листва опала, рябина краснеет на фоне серого неба. В воздухе кружатся редкие снежинки – они пока еще не в силах укрыть твердую заиндевевшую землю.
Они оглядывают ужасную картину возле собачьей будки. На веревке остался только череп. Все остальное – кровавое месиво.
Здесь собрались самые крутые. На них клетчатые рубашки, брюки со множеством карманов, пояса с ножнами на боку и защитного цвета куртки. У молодых бороды и кепки, старые тщательно бреются и предпочитают ушанки. Это мужчины, которые сами собирают свои вездеходы. Мужчины, предпочитающие машины с карбюраторами, чтобы возиться с ними самостоятельно, не доверяя сервисным центрам, где теперь только и умеют, что подключить к автомобилю шнур от компьютера.
– Дело было так, – заявляет председатель, обращаясь к мужикам, которые запихивают под губу очередную порцию жевательного табака и поглядывают на Самуэля, у которого непроизвольно дергается лицо. – Самуэль услыхал, как ревет медведь. Он взял ружье и вышел во двор. У нас в округе в последнее время видели медведя, так что он догадывался, кто это мог быть.
Самуэль кивает.
– Стало быть, так. Ты выходишь с ружьем. Медведь стоит и грызет пса, переходит в атаку. Ты стреляешь – из соображений самообороны. Он двигался на тебя. Ты не ходил в дом за ружьем. Оно было у тебя в руках с самого начала. Ничего странного. Здесь некого обвинять в нарушении закона об охоте, верно? Я еще вчера позвонил в полицию. Они тут же приняли решение, что это был выстрел в порядке самообороны.
– Кто возьмет его на себя? – спрашивает кто-то.
– Патрик Мякитало.
После этого заявления все замолкают, что-то обдумывая про себя. Патрик Мякитало родом из Лулео. Неплохо было бы, если бы на медведя пошел кто-то из своих. Но ни у кого нет таких умных собак, как у Патрика. И где-то в глубине души их гложут сомнения, хватит ли у них самих сноровки.
Раненый медведь смертельно опасен. Тут нужна собака, которая не побоится стоять на месте и лаять на зверя, не струсит и не побежит обратно к хозяину, ведя за собой по пятам разъяренное животное.
И у охотника рука не должна дрогнуть, когда персонаж народных сказок вывалится из кустов. Тут счет будет идти на секунды. Площадь смертельного поражения у медведя размером с донышко кастрюли. А целишься стоя, без опоры. Это все равно что подстрелить на лету теннисный мячик. Промахнешься с первого раза – не факт, что выпадет сделать второй выстрел. Охота на медведя – не подходящее занятие для тех, у кого дрожат руки.
