кивнул и занялся снастями вместе с остальными.
Я подошла к Рихарду.
— Если кто-то видел ваши лобызания…
— Утихни, мелочь, — прервал капитан или как его там правильно величать, — я велел твоему отчиму не обращать внимания на клевету в адрес Анечки.
Я всё равно скривилась.
До чего же удобно. Прям решает любые проблемы.
Все были заняты делом. Заметив, что я стою истуканом и совсем потерянная, Войко скомандовал:
— Ну, чего стоишь, лапонька? А ну-ка, давай помогай!
Это помогло, включившись в работу, я начала осваиваться легче. Проку от меня, конечно, не было, так что благодарность граничила с лёгким стыдом. Пришлось отбросить его, как ящерица угодивший в собачью пасть хвост. Моряк показывал, объяснял и, по сути, сам всё делал, но мне было приятно поучаствовать в общем деле.
Прощай прежняя жизнь. Здравствуй, море!
Глава 21. Юрген Ветцель
— Нет, — ответил я, ознакомившись со сметой на строительство городского храма.
— Ваше благородие, но нельзя же так! — возмутилась жрица. — Вы совершенно не печётесь о духовном наставлении своих подданных. В народе цветёт суеверие и полный разброд верований.
— Ох, пожалуйста, не начинай. Ты не хуже меня понимаешь, что наша религия не для смертных. Им слишком тяжело её принимать, ведь их место в нашей мировоззренческой картине не завидно. Да, если построить храм и обязать всех являться на проповеди под страхом наказания, они подчинятся, но дома всё равно будут прятать своих маленьких кумиров и молиться родителям. Но это не важно, это всё лирика. Ты лучше скажи, в чём практический смысл разоряться на эту стройку? Все вампиры в Нова-Затоке обитают здесь, под одной крышей, чужаки у нас не задерживаются. Домовой молельни для наших потребностей хватает. И будем честны перед собой, городской храм — не более чем централизованное место сбора крови. Для кого её здесь собирать? Для трёх дюжин ртов? Так разве эти рты голодают?
Жрица начала возмущаться, напоминая о долге каждого правоверного вампира распространять калиханское учение среди бессмертных и смертных.
— Во имя кровоточащей кости! — воскликнул я в сердцах. — Ты ещё в богохульстве меня обвини! Всё, свободна.
Она вышла. Я ещё немного поморщил нос, барабаня пальцами по столешнице.
Храм ночи — бесспорно, дело богоугодное. Вот только его доходы будут поступать не в мой карман и даже не в государственную казну. Якуб Старый уже не первый век находится в некоторых противоречиях с Первородной. Религиозные реформации, предпринятые нашим королём в двенадцатом веке, предполагали освобождение из-под власти Тиблирии и назначение всех высших духовных сановников его личным указом. Раскол привёл к кровопролитным сражениям, по итогу которых всё вернулось на круги своя, так что право инвеституры остаётся за основательницей нашего духовного учения.
Но, говоря строго, есть и другая причина у моего нежелания затевать этот крайне затратный долгострой. Вполне возможно, что скоро я получу кусок посочнее несчастной, богиней забытой Нова-Затоки с её местечковыми верованиями и непросвещённым народом. Коли всё получится, Ангрешт будет моим.
Но не станем заранее делить шкуру неубитого медведя, терпение — вот чему учит бессмертие. Терпение и самоконтроль… пусть и не каждому из нашего племени удаётся выработать в себе эти полезные качества. Ох, и не каждому!
На память пришёл вчерашний визитёр.
Благородное происхождение накладывает обязательства. Ты всегда должен сохранять лицо, не позволять себе опускаться до плебейских ухваток, соблюдать речевой этикет. Да, офицерский быт, особенно на флоте, заставит тебя огрубеть, но ты всё равно должен оставаться интеллигентнее, чем выходцы из простонародья: образование и привитые манеры не лопушок, чтоб подтереться и выкинуть.
И всё же, с прискорбием вынужден заметить, что некоторым отпрыскам самых высоких домов удаётся поразить меня своей бестактностью.
Вчера заявился Рихард фон Шнайт и швырнул к моим ногам отрубленную голову огромного волка. Все полы кровью испачкал, наглец.
— Что это значит? — я брезгливо вскинул верхнюю губу, не сдержав выскочивших от возмущения клыков.
— Подарок вашему благородию, — добытчик отвесил наигранный поклон, махнув треуголкой.
Приблизившись к отвратительной морде с вывалившимся языком, я отступил, не желая пачкать бархатные туфли.
— Так всё же оборотень… Почему он не принял человеческий облик? Разве не полагается их мёртвым телам прятать все признаки звериной природы?
— Этот волк погиб задолго до того, как я упокоил его окончательно, — сообщил мерзавец фон Шнайт, — и впредь сбрасывать меховую шубу не собирался, поскольку его человеческая половина отмерла.
— Что за околесицу ты несёшь? Говори прямо и не пытайся выставить меня недостаточно сведущим, сын благородного дома, — мой голос едва не сорвался на шипение.
— Недостаточно сведущим? Ты полагаешь, я оспариваю твои интеллектуальные способности? Ветцель, какого же ты дурного обо мне мнения! — этот аристократ, павший до состояния оборванца, иронично покачал головой. — Но коли желаешь проверить собственную эрудицию, вот тебе вопрос, ответ на который известен всякому дворянину, если тот умеет читать или просто прожил больше века. Какая напасть поразила маленькое токомерское селение вблизи Хатароконских гор весной тысяча четыреста тридцатого года?
Сперва мои брови недоумённо сдвинулись, но через миг подлетели к макушке. Я отшатнулся, судорожно проверяя, не попала ли кровь чудовища на длиннополые одежды.
— И ты посмел пачкать этой дрянью мои покои? — всё же прошипел я, позабыв о том самом контроле,
