иначе, чистя яйцо вкрутую, Тони стал рассказывать, что ночью никак не мог уснуть и потому встал совсем рано, немного прошелся по окрестностям, и в целом тут настоящее сонное царство, скука смертная. Открыто оказалось одно-единственное маленькое кафе, ну он туда и зашел.
— Что, правда кафе? — спросил Эрвин.
— Да.
— А где?
— Да где-то тут, за отелем.
Впоследствии мне стало казаться, что уже на этом месте его рассказа я совершенно ясно осознал, что сейчас последует. Не могу исключить, что я всего-навсего придумываю это задним числом, но так или иначе Тони сказал, что он, мол, встретил в этом кафе нашего вчерашнего знакомца, смешное совпадение. Не Маттео, который умолял о чем-то в пьяном бреду, а другого, того, что появился под конец, ну, того, симпатичного, он еще цитировал какие-то фразы про фрукты.
— Что, правда? А потом?
Эрвин, как и я, наверное, ожидал соли рассказа.
Но Тони только кивнул.
— Ты точно сегодня утром гулял в такую рань? — спросил я.
— Да. Мы долго с ним разговаривали. Он мне объяснил, почему тот устроил такой спектакль. Смешная история.
Нет, все это звучало неправдоподобно. Тони замолчал. И сделал вид, будто разглядывает крохотное пятнышко на яйце.
— Окей, — сказал Эрвин. — Ну и что с ним произошло?
— Ну, раньше он был сутенером, поставлял клиентам главным образом румынок. Ужасные животные. Он, ну, так сказать, за них отвечал. Посредничал в съеме. Привозил их сюда и предлагал желающим.
— Что, этот тип?
— Да, этот чокнутый, — подтвердил Тони. — А теперь чуть ли не каждую ночь носится по городу и воображает, что он…
— Да не может быть!
— Конечно, все это было много лет назад, — пояснил Тони. — Здесь давно всё прикрыли, везде. Проституцию крышует пара семей, но уже не здесь, а дальше, в глубинке. А он сидит здесь уже много лет без всякой клиентуры. Его даже ненадолго посадили, притом что по сути он никаких преступлений не совершал, только посредничал. Ну вот, а теперь, когда напьется, бродит по городу, уверенный, что занимается тем же, чем раньше. Ищет клиентов. Полночи сбивается с ног, пока не найдет кого-нибудь, кто захочет с ним пойти.
Эрвин посмотрел на меня и скорчил какую-то невероятную рожу. И так как Тони излагал эту историю, не глядя на нас, а сосредоточенно занимаясь своим яйцом, то я в ответ скорчил Эрвину такую же гримасу: да, нас одновременно посетила одна и та же мысль.
— Он просто заводной, и от этих флэшбэков его никто отучить не может.
— Помню его жесты, — сказал я.
Следовало признать, что рассказ Тони по крайней мере отчасти объяснял, что наш знакомец пытался втолковать нам руками. Тони принялся есть яйцо, медленно-медленно. Неужели он действительно только что назвал румынок «животными»?
— И если люди принимают его предложение и идут с ним, он куда-то их ведет. Сами можете себе представить, куда.
— И куда же? — спросил Эрвин.
Тут у нас за спиной раздался звук, словно стошнило кошку. Но это оказался всего-навсего ребенок на слишком высоком для него стуле — ритмически раскачиваясь, он придвигался к столу.
— Никуда, — ответил Тони. — Понятия не имею. Но представь себя на месте его жены. Что делать с этим чокнутым, если он каждый вечер уходит из дому? А на самом-то деле это все давно уже не работает. Только в его воображении.
Повисла продолжительная пауза.
— И все это тебе наплел вчерашний тип? — осведомился Эрвин.
— Да, — сказал Тони. — Он и правда был такой любезный, радушный. Сразу со мной поздоровался и, ну, знаете, как здесь принято, сразу возликовал, вот мой новый друг, и все такое. И представил меня остальным.
— А он этого албанца давно знает? — спросил я.
Эрвин и Тони изумленно уставились на меня. Теперь мы внезапно превратились в три параллельные вселенные, хотя только что таких вселенных было всего две. Я поспешно поправился:
— Я имею в виду вчерашнего типа, ну, этого чокнутого.
— Сутенера, — качая головой, вставил Эрвин.
— Да, — ответил Тони. — Они давно знакомы. Вроде даже лучшие друзья. Не знаю точно.
— А вот мне все-таки интересно, куда бы он нас привел, — проговорил Эрвин. — Нам достаточно было только согласиться. Наверняка многие так и делают.
Нет, я все еще не верил Тони, однако он с готовностью мне подыгрывал. Никакие разумные вопросы или замечания не приходили мне в голову.
— Да никуда бы не привел, — повторил Тони, пожимая плечами. — Куда ему нас вести-то?
— Рехнуться можно, — сказал Эрвин.
— Еще как, — подхватил Тони. — Надо же, он до сих пор убежден, что он такой суперсутенер, как раньше. Такая абсурдная жизнь. Представь себе, люди станут о нем вспоминать, когда его уже не будет на свете. И в голову им будет приходить только это. Что он целыми ночами на улице… Представь себе, что ты его вдова. Ходишь такая по городу. Все смотрят на тебя и сразу узнают: «а, та самая»… Он каждую ночь пытается вернуться к своему занятию и все такое. Когда ты у себя дома, в Граце, лежишь в постели, да? То есть с завтрашнего же дня. Или через два года. Когда ты лежишь в постели и пытаешься заснуть, а потом мысленно наводишь «зум» вот сюда, на эти воспоминания, увеличиваешь и — раз! Этот тип, пожалуйста, и он кого-то ищет. Не надо было нам так на него набрасываться. То есть я хочу сказать, представьте себе, он же сумасшедший, проходит через такие фазы.
Эта его фраза меня удивила. Зум на географической карте. Я увидел его перед собой в пространстве.
— Зря ты так рано встал, — упрекнул его Эрвин. — Лучше делай как я. Съел в шесть батончик с сывороточным протеином, потом первый набор упражнений. Каждое повторять по десять раз. Потом первый настоящий набор, в промежутке от десяти до двенадцати. Вот тогда кровь поступает в голову.
— Бодибилдингом я точно заниматься не буду, — отозвался Тони.
— А не пора ли нам уже? — спросил я. — А то приедем совсем заполночь.
Немногим позже мы бродили в поисках дорожного провианта по маленькому супермаркету «Де Спар» на солнечной площади возле церкви. Я набрал немного мармеладных сластей, в названиях которых обыгрывались всяческие бури, ураганы и водовороты. А еще кексов в пластиковой упаковке, бананов, сухого печенья. При этом, время от времени я бросал быстрые, сосредоточенные, как подобает детективу, взгляды в проходы между стеллажами, подвергшимися нападению существ, которые принадлежали к одному со мной виду.
Прежде чем тронуться в путь, мы, вялые от жары, еще несколько минут сидели в машине. Все мои мысли сжались, превратившись в равномерное
