верещала ночная птица, продирая до самых кишок.
Пес залаял иступленно, забренькала цепь. Огромная зверюга, похожая в темноте на сгусток черноты, рвалась на привязи возле крыльца.
– Конечная, – Анна плавно соскочила с седла. Зотов попытался последовать примеру. Вышло хреново. Протестующе взвыла спина, в коленях защелкало, сапог запутался в стременах. Зотов вырвался, сдавленно матерясь. Нет, такие прогулки были не для него. Дома бы лежать на диване, с томиком Достоевского, вслушиваясь, как на кухне котлетки шкворчат. Желудок свело, два дня толком не ел. Интересно, накормят? Хоть отожраться на немецких харчах. От истошного лая кружилась башка.
Дом остался мрачен и нелюдим, окна темны, но Зотов не мог отделаться от ощущения постороннего взгляда. Паршиво, когда тебя разглядывают и скорее всего через прицел.
– Дядя Трофим! – позвала Анна, перекрывая собачий лай. – Это я!
Стукнул засов, дверь отворилась, на пороге возникла расплывчатая фигура.
– А ну цыть, бесово семя! – грубый мужской голос отдался эхом в ночной тишине. Пес осекся на высокой ноте, взлайнул напоследок и послушно замолк. – Ты, Анька?
– Я, дядя Трофим!
– Тьфу, напугала, в потемках шатаешься. А ежли я бы пальнул?
–Все под Богом ходим, дядя Трофим, – беспечно откликнулась Анна.
– Кто с тобой?
– Надежный человек.
– Ну заходите, дорогу знаешь, лошадок на конюшню сведу, – крыльцо осветилось керосиновой лампой. Зотов увидел мужика неопределенного возраста, от сорока до семидесяти: высокого, сутулого, по уши заросшего черной, с обильной проседью бородой. В правой руке хозяин сжимал винтовочный обрез. Он, прихрамывая, спустился по ступенькам, взял под уздцы лошадей. На Зотова глянули внимательные, цепкие, злые глаза из под густющих бровей. Словно ножом уколол. И тут же потерял к гостям интерес, переключившись на лошадей.
– Устали, миленькие, – Трофим любовно провел рукой по лоснящемуся потному крупу, пропустил пальцы сквозь шелковистую гриву. – Ничего, отдохнете сейчас.
Лошади отозвались на ласку шумным всхрапыванием, позволив легко увести себя в пахнущий навозом и сеном сарай.
Анна подхватив керосинку, кивнула Зотову. В сенях густо висели связки полыни и зверобоя, между рамами крохотного окошечка кладбище мух: торчащие лапки и поземка оборванных крыл. Скрипнув, отворилась дверь, оббитая старым засаленным одеялом, с торчащими в прорехи клочьями ваты. Утопающая во мраке изба дохнула тухлятиной, скисшими портянками и стоялой водой. Будто кто-то умер и довольно давно. Зотов невольно поморщился. Отсветы керосинки прыгали по отесаным бревенчатым стенам и беленой печи. В доме остро чувствовалась нехватка женской руки. На замусоренном полу грязные домотканные коврики, красивые ажурные занавески из паутины под потолком, гора немытой посуды на колченогом столе. В красном углу портрет Адольфа Гитлера вместо икон. Ну этим на оккупированных территориях вряд ли кого удивишь. Лавки и стулья с гнутыми спинками завалены кипами газет и ветхим тряпьем. Низкая кровать не заправлена, хвастаясь отсутствием белья. Разбудили человека, не хорошо вышло.
– Засрался Трофим, – словно извинилась Анна. – Один живет. Говорила, женись, а он ни в какую.
– Кто такой? – спросил Зотов, изучая фотографии на стене. Бородатый мужик с потешной собакой, женщина в платке, с усталым взглядом, кучка детей. Трофима ни на одной фотокарточке не было.
– Лесник. Ну вроде того, – откликнулась Анна, расчистив место для лампы среди стаканов с недопитым чаем. – До войны тут и правда лесничество было, прежнего лесника наши… в смысле каминцы, повесили. Трофим и вселился, приглядывает за окрестностями.
– На Локоть работает, как и ты?
– Тут все на Локоть работают, – Анна сняла платок, распустив черные волосы. – Ну кто на тот свет не спешит. Но в первую очередь, Трофим работает на себя. Хороший мужик.
В сенях забренчало, вошел хороший мужик. Зотова снова ожег быстрый, изучающий взгляд.
– Каким ветром надуло? – спросил Трофим, вешая обрез на гвоздь. – Навестить старика или проездом?
– У меня тут встреча, дядя Трофим, – Анна, устало опустившись на стул, с наслаждением вытянула затекшие ноги.
– Это с кем? – подозрительно сощурился хозяин.
– Завтра на рассвете приедет Сам, – тихо ответила Анна.
Трофим поперхнулся.
– Ты в уме, Анька? Не дело задумали. Под носом у партизан! Прознают – сожгут, все мои надежды прахом пойдут.
– У меня другого выхода нет, дядя Трофим, – в тоне Ерохиной послышалась сталь.
– Гляди, Анька, под Богом ходим. В петлю залезешь и меня утянешь, старого дурака. А я ведь не нажился еще.
– На твой век не хватило, дядя Трофим?
– Может я жениться решил? На тебе и женюсь. Я по мужской части знаешь крепкой какой?
– Знаю, коза твоя говорила.
Они засмеялись, Зотов и тот улыбнулся. Хорошая шутка.
– А этот, кто? – Трофим, оборвав утробный смешок, перевел взгляд на Зотова.
– Знакомый один, – беспечно отмахнулась Анна. – Виктором звать.
Зотов подмигнул Трофиму, как старому другу.
– Знакомый? Ну-ну, – буркнул хозяин. – Понял, не нашего ума дело. Как помочь да услужить, так дяденька Трофим, миленький, помоги. А как спросишь чего, рылом не вышел.
– Не ворчи, – пригрозила Анна.
– Да мне чего, – Трофим загремел посудой. – Жрать-то хотите?
–Хотим, – мило улыбнулась Анна.
– Я бы перекусил, – подтвердил Зотов, хотя его немножко мутило от окружающей чистоты. Ну это ничего, пустяки, война живо от брезгливости отучает, у нее закон один – ни за что не упускай возможность брюхо набить. Следующая может не скоро придти.
– Думал откажитесь. На те вот, объедайте, – Трофим грохнул на стол покрытый коркой жира чугун вареной картошки в мундире. Рядом поставил туесок с горстью крупной, грязноватой соли.–На соль не налегайте, последняя.
Картошка была еще теплая, приторно-сладковатая, примороженая. Вкус напомнил о детстве. Измученная работой, рано постаревшая мать поставит картохи на всю ораву, кто успел, тот поел. С ложечки никого не кормила, не уговаривала и не сюсюкала. Это сейчас моду взяли. Сама сядет в сторонке, концом платка слезы утрет, к еде не притронется. Чем жила, непонятно, но четверых на ноги подняла.
– Баню вчера топил, еще теплая, – буркнул Трофим. – Воды много не лить, она сама себя не наносит.
– Идем, я провожу, – Анна поднялась, расстегивая душегрейку.
– Вместе? – ужаснулся Зотов. Мысли смешались. Как-то очень уж неожиданно вышло.
– Голой бабы не видел? – хохотнул проклятый Трофим.
– За невинность не беспокойся, – фыркнула Анна.
– Я и не беспокоюсь, –
