Он потерял самообладание из-за какой-то мелочи и схватил ее за руку. Он извинился, но это встревожило ее.
Оглядываясь назад, она сказала, что это был первый признак того, что что-то в его мозгу изменилось. Первоначальный намек на то, что в конечном итоге все пойдет так ужасно неправильно.
Я бы не винил его. Если бы он принимал свои лекарства, я бы действительно не стал. Психическое заболевание — это не то, что вы делаете с собой сами. Это не выбор. Ваш мозг атакуют химические вещества, которые находятся вне вашего контроля.
Однако то, что находится в вашей власти, — это ваша реакция на эти атаки.
Он был слишком горд, чтобы придерживаться своего плана лечения. Он думал, что сможет справиться со своей болезнью сам. В своем высокомерии он думал, что одной силы воли достаточно, чтобы победить биологию.
Он был неправ.
Кайла поплатилась за это высокомерие. Мы оба.
Но, как я и сказал ей в своем письме, это цена, которую я с радостью заплатил бы миллион раз. Даже если бы мне пришлось делать это каждый день до скончания вечности, я бы вскрыл себе вены лезвием бритвы и с радостью обескровил бы себя досуха.
Я не собирался жить без нее.
Так что умереть за нее было единственным выбором.
Моя ошибка заключалась в том, что я думал, что одна моя кровь удовлетворит монстра в голове ее мужа.
К сожалению, он оказался более кровожадным, чем я себе представлял.
39
КАЙЛА
Четыре месяца назад
Сидя за кухонным столом, уставившись на обручальное кольцо на ладони, я перебираю все воспоминания о браке с Майклом, как хорошие, так и плохие, пока не понимаю, что причина, по которой я до сих пор не сняла это кольцо, очень проста.
Я отдавала дань уважения мертвому.
Мертвому ребенку.
Мертвому браку.
Умершим надеждам на будущее, которые включали и то, и другое.
Все, чем я когда-то дорожила, исчезло. И единственный способ, которым я могу избавиться от прошлого — сделать то, что делают люди, когда скорбят о том, кого больше нет в живых.
Устроить похороны.
Я поднимаюсь наверх, в нашу спальню, и нахожу в шкафу пустую коробку из-под обуви. В нее я кладу наше свидетельство о браке, свое обручальное кольцо и черно-белую сонограмму ребенка, сделанную на первом УЗИ, а также несколько других памятных вещей.
Затем я выхожу на задний двор с лопатой, которую взяла из сарая, и копаю яму рядом с увитой виноградом беседкой, под которой я сказала Майклу, что беременна.
Когда яма становится достаточно глубокой, я ставлю в нее коробку из-под обуви. Закапываю ее землей, время от времени вытирая слезы с глаз тыльной стороной ладони.
Моему браку уже давно пришел конец, но это все еще причиняет боль. Я знаю, что так будет всегда.
Боль — это цена любви. И чем глубже становится твоя любовь, тем сильнее становится и боль. Не бывает одного без другого.
Я сажусь на корточки, мое горло сдавлено эмоциями. Маленькому холмику потревоженной земли передо мной я говорю:
— Я любила вас обоих всем своим сердцем. Я надеюсь, вы сможете простить меня за то, что я так подвела вас.
Я задумываюсь на минуту, но больше сказать нечего. Поэтому я осеняю себя крестом и возвращаюсь в дом, чтобы переодеться.
Мое прошлое мертво и похоронено, но мое будущее все еще ждет меня.
~
Ему требуется некоторое время, чтобы открыть дверь после моего стука. Уже поздно, и он меня не ждет. Я стою на ступеньке, мое сердце бешено колотится в груди, и все мои нервы горят от желания, пока я слышу его приближающиеся шаги. Дверная ручка поворачивается, и вот он передо мной.
Хотя прошло несколько недель, и наша последняя встреча в ресторане «Портовый дом» закончилась не очень хорошо, Эйдан смотрит на меня, как всегда, как будто я первый восход солнца, который он увидел за всю свою жизнь.
Мой голос срывается, когда я говорю:
— Ты сказал мне позвонить, когда я разберусь в себе. Я подумала, что вместо этого постучу.
Он смотрит вниз на мой безымянный палец без кольца.
— Спасибо, черт возьми, — еле слышно говорит он, выдыхая. — Я не могу дышать без тебя, зайка.
Эйдан хватает меня в медвежьи объятия и сжимает так крепко, что я тоже не могу дышать.
Потом мы целуемся. Горячие, отчаянные поцелуи, пока он тащит меня через дверь в свою квартиру. Он пинком захлопывает за нами дверь и снова обнимает меня, прижимаясь лицом к моей шее.
Эйдан обнимает меня дрожащими руками, и я благодарна за все, что привело меня к этому моменту, потому что я никогда не испытывала ничего прекраснее этого.
Я шепчу ему на ухо:
— Спасибо.
— За что?
— Ты дал мне пространство, которое мне было нужно, хотя я этого и не хотела. Но если ты попытаешься дать мне еще хоть немного пространства, я надеру тебе задницу.
Его смех низкий и задыхающийся. Эйдан отстраняется и смотрит на меня сверху вниз сияющими глазами.
— Как насчет того, чтобы я дал тебе еще кое-что, что тебе нужно?
Я поднимаю брови и задумчиво говорю:
— Зависит от того, что это.
Его ухмылка становится волчьей, а голос мрачнеет.
— О, я думаю, ты знаешь, что это, маленькая зайка.
Эйдан наклоняется, поднимает меня и перекидывает через плечо, затем несет по коридору в свою спальню, смеясь. Я слабо бью кулаками по его мускулистой заднице. Он встает на колени на матрас и опускает нас на кровать.
Я вздрагиваю и морщусь.
— Ой.
— Что не так?
— У меня что-то под спиной.
Эйдан приподнимается, чтобы позволить мне откатиться в сторону. Из-под меня он вытаскивает книгу.
— Прости. Я читал.
Он отбрасывает книгу в сторону и снова целует меня, но мне слишком любопытно, чтобы так просто забыть об этом.
— Что ты читал?
— «Божественную комедию».
Он пытается завладеть моим ртом, но не может, так как я все еще говорю.
— Что такое «Божественная комедия»? Звучит интересно.
Остановившись, чтобы неодобрительно посмотреть на меня сверху вниз, он сухо говорит:
— У нас сейчас собрание книжного клуба?
Я улыбаюсь и играю с прядью его темных волос.
— У нас есть все время мира, чтобы заняться другими делами, мистер Лирайт. Кроме того, мне любопытно узнать о твоих предпочтениях в литературе.
— Очевидно, мои предпочтения в литературе такие же странные, как и мои предпочтения в женщинах. Мы не виделись несколько недель, ты в моей постели и мешаешь мне войти
