врываюсь в дверь кабинета Майкла и, рыдая, падаю на его стол.
Я хватаю газету с фотографией Майкла на первой странице. Дрожащими руками я разворачиваю ее до конца: «Местный житель уто…». Когда я вижу остальную часть заголовка, которая была скрыта сгибом, мое сердце перестает биться.
Полный заголовок звучит так: «Местный житель утопил жену».
С другой стороны газеты на меня смотрит моя фотография.
Я вижу себя стоящей у могилы Майкла в день похорон, слышащей, как женщина всхлипывает, произнося мое имя, и с ощущением земли, уходящей у меня из-под ног, понимаю, что имя на надгробии принадлежало не моему мужу.
На нем было мое.
Все это возвращается в мое сознание очень быстро. Запертая железная дверь распахивается, и внутрь вливается ледяной черный океан воспоминаний.
Я кричу.
Окна разлетаются на миллион острых, как бритва, сверкающих осколков стекла, которые мгновенно засасывает шторм и уносит в дождливую ночь. Яростный вихрь вырывает газету у меня из рук и швыряет ее в безумный полет по комнате, разрывая на куски.
Фиона и Клэр стоят в дверях кабинета. Маленькая босоногая фигурка в синей пижаме в ужасе прячется за ними, выглядывая из-за ног Фионы.
Это тот маленький светловолосый мальчик, которого я все время видела на лужайке.
Мальчик, который взглянул на меня всего один раз и закричал от чистого ужаса.
Мальчик, который живет здесь со своими родителями, Сэнди и Дэвидом Уэйнрайтами, которые купили этот дом через месяц после того, как мой муж убил меня.
Майкл не умер.
Эйдан умер.
Майкл убил его.
Прямо перед тем, как он убил меня.
II
ЧИСТИЛИЩЕ
Даже в могиле не все потеряно.
— Эдгар Аллен По
37
ФИОНА
Когда я сказала Кайле, что призраки — это просто души, которым есть что рассказать, это была правда. Но особенность призраков в том, что они ненадежные рассказчики. Особенно когда рассказывают историю самим себе.
Понять, что ты мертв, — дело сложное.
Позади меня раздается крик. Я поворачиваюсь и вижу Сэнди, бегущую по коридору к нам со всех ног, ее глаза широко раскрыты, а лицо белое. Цепляясь за мою ногу, Беннетт разражается слезами, когда видит свою мать.
Она подхватывает его на руки, крепко прижимает к груди и в ужасе смотрит в комнату. Перекрывая рев ветра, она кричит:
— Он сбежал из постели. Боже мой, что происходит?
— Отведите его обратно наверх! — кричит Клэр.
Бумага пролетает мимо, поднятая штормом, извиваясь, как сломанные птицы в полете. Занавески рядом с разбитыми окнами хлопают и колышутся. Фотографии в рамках отрываются от стен и разбиваются об пол. Книги вылетают из книжного шкафа, как будто пули из пистолета. Настоящее световое шоу взрывающихся лампочек на потолке и светильников, осыпающих комнату брызгами сверкающих белых искр.
Это зрелище звука и ярости. Видимый хаос, когда разбивается невидимое сердце.
— Я знаю, бедняжка, — бормочу я, наблюдая за этим безумием. — Мне так жаль.
Место, где всего несколько мгновений назад стояла Кайла, теперь опустело.
Сэнди бежит обратно тем же путем, каким пришла, прочь по коридору с Беннеттом на руках. Они вернутся к Дэвиду наверх и будут ждать, пока мы с Клэр сообщим им, что дух Кайлы Рис наконец покинул их дом.
Однако им, возможно, придется подождать некоторое время.
Нам еще есть что рассказать.
38
ЭЙДАН
Я почти с самого начала знал, что Кайла — это то, что мне нужно. Эти глаза, понимаете? Такие красивые, но такие грустные.
Нужно было некоторое время, чтобы выяснить, из-за чего она так расстроена. К тому времени я рассказал ей о своем отце, о том, каким жестоким он был. О том, что я сделал, чтобы защитить свою мать от его жестоких приступов ярости.
О том, как я провел время в тюрьме.
Судья была снисходительна, потому что я был несовершеннолетним. Показания моей матери тоже помогли, как и все другие свидетели, которых вызвала защита, чтобы доказать, что мы жили в аду.
Но все же. Факты есть факты. Я был осужденным преступником. Так некрасиво, когда ты произносишь это вслух.
Что удивительно? Кайла никогда не осуждала меня за это. Она никогда не смотрела на меня как-то иначе. Она не позволила этому встать между нами, когда у нее были все основания сказать «Все кончено» и уйти.
Она и так через многое прошла. Ей не нужно было все мое дерьмо вдобавок к своему.
Говорят, ее муж был гением. Блестяще, как будто это что-то компенсирует. Как будто это объяснение и оправдание в одном флаконе. Он был какой-то большой шишкой, профессором математики в университете, с мозгом, похожим на суперкомпьютер.
Суперкомпьютер с критическим сбоем.
На самом деле, с двумя. Параноидная шизофрения — первый из них, а огромное эго — второй.
Знаете, что происходит, когда ты болен, но слишком самовлюблен, чтобы признать это?
Ты не принимаешь свои гребаные лекарства, вот что.
Да. Тогда дерьмо выливается наружу.
Затем ты начинаешь делать то, чего обычно не делал бы, если бы держал свое дерьмо под контролем. Скажем, например, разбиваешь кувалдой каждый телевизор в доме, потому что убежден, что правительство шпионит за тобой через экран. Или, может быть, снова и снова пишешь одно и то же квадратное уравнение в блокноте и говоришь своей жене, что это язык Бога, который диктует тебе магнит на холодильнике — а сам магнит это ничто иное, как скрывающийся ото всех ангел. Или, возможно, стоишь у местного продуктового магазина и кричишь всем входящим, что брокколи — это инопланетяне, прячущиеся среди нас и замышляющие захватить планету.
Майкл и Кайла поженились молодыми. До того, как его болезнь обострилась. До вспышек гнева. До госпитализаций.
До того, как все деньги начали уходить на его лечение.
До того, как он так сильно ударил ее в живот, что у нее случился выкидыш.
Он думал, что она была оплодотворена инопланетной брокколи. Он думал, что спасает ее.
Я заплакал, когда она рассказала мне об этом. Я не выдержал и разрыдался, потому что это было пиздец как ужасно.
Потом она рассказала мне о том, как он преследовал ее с момента расставания, и эти слезы высохли чертовски быстро.
Я хотел, чтобы она получила запретительный приказ14, но Кайла сказала, что, кроме вышеупомянутого пинка, который, по понятным причинам, положил конец их браку, Майкл был жесток с ней только один раз, много лет назад. Это было за день до их свадьбы.
