все углы и все предметы в комнате, приносить то, что ее просили принести.
Кармиль, нащупав слабину, поняла, что нашла себе жертвенную овечку.
Амелия – прониклась сочувствием.
Неуклюжесть и застенчивость в глазах Амелии не были чем-то плохим, а вот тишина, которая царила в комнате, если в ней оставалась только Изалотта, в понимании Амелии была настоящим сокровищем.
Остальные девушки – из знакомых там были Летиция Харрингтон, Луиза Эстелла Лакос и еще одна, Сьюзен Далтон, Амелия видела ее, но имени тогда не запомнила, – имели раздражающую привычку создавать болтовню из ничего.
Они с равным энтузиазмом обсуждали своих наставниц, учителя танцев, розочки на платье Луизы Эстеллы, даже глаза Амелии, что Кармиль пресекла почти сразу, потому что видела, что сестре это неприятно. О каждой мелочи каждая девушка стремилась высказать свое мнение – и спросить у своей принцессы, согласна ли она с ней.
Это утомляло настолько, что хотелось сбежать, повернуть время вспять и остаться в Эривэ – или вмешаться в процесс отбора, топнуть ножкой, найти таких же, как Изалотта, молчаливых, спокойных, неуклюжих, мечтательных…
Похожих на нее саму.
Впрочем, думала Амелия, собирая из податливого, липкого снега еще один снежок, возможно, разница сгладится, через пару недель все придет к равновесию: ей, Амелии, перейдет говорливость ее новых подруг, а они поймут, когда лучше молчать и не спрашивать ни о чем. Пока же они казались ей певчими птичками, обращенными в человеческих девушек: яркое оперенье и звонкие голоса, но песня одна и та же, из раза в раз, потому что другой не умеют. И одна лишь Изалотта – случайно попавший в стаю гадкий утенок, трогательно-несчастный комок серого пуха на тонких лапках, тихий и напуганный стоящим вокруг шумом.
Если долго мять снежный комочек в руках, особенно – в руках без перчаток, он становится жестким, обрастает ледяной корочкой, становится опасным. Амелия хорошо это знала и в снежки играла тоже хорошо: уж в этом-то у нее было время потренироваться, не то, что в светских разговорах. Рука у нее была твердой и меткой, глаз – достаточно зорким, чтобы целиться, а сама Амелия даже в зимнем платье, укутанная в пальто и шарф, умудрялась уворачиваться и прятаться за статуями и деревьями в саду леди Алексианы.
Пожалуй, сама леди Алексиана, если бы увидела их, могла недовольно напомнить, что такие игры – не совсем то, во что стоит играть взрослым, серьезным девочкам из очень уважаемых семей, особенно – принцессе. Слишком подвижно, слишком много снега потом в растрепанных волосах, слишком опасно получить снежком в щеку и заработать синяк, слишком много визга и смеха, слишком легко подхватить простуду, распалившись от бега на холоде.
Но снег выпал и удержался, его тоже было много, очень много, достаточно, чтобы на послеобеденной прогулке Кармиль в голову пришла эта идея.
А если в голову Кармиль приходила идея, то Кармиль делала все, чтобы воплотить ее в жизнь.
Она схитрила, спросив у новых подруг сестры, умеют ли они играть в снежки и быстро бегать, и все, кроме Изалотты, ответили утвердительно.
– Тогда, – сказала Кармиль, справедливо рассудив, что если уж эти благородные леди играют в снежки и бегают, то и им с Амелией не зазорно. – Я хочу… – она посмотрела на сестру. – Мы хотим устроить сражение!
Это тоже была игра: Кармиль со свойственным ей напором исследовала границы дозволенного.
Полем боя стал дальний уголок сада, тот, который с трудом просматривался из окон.
Они разделились на две команды, сестра против сестры, четверо на четверо, и раз за разом штурмовали фонтан со статуей Преподобной Бригитты, которая смотрела на них слепыми каменными глазами, ласково улыбаясь, словно эти девочки, громкие и веселые, и их игра, совсем не девичья, не надоедали ей, а нравились.
Даже если снежок-другой прилетал в каменные складки одеяния Преподобной.
Они не заметили, как пролетело время, и остановились, только когда появился еще один человек.
Девятый.
Тот, кто нарушил баланс, выйдя вдруг к фонтану.
Тот, в кого прилетел снежок, который Амелия бросила в Луизу Эстеллу.
– Ай, – сказал Ивейн Вортигерн, улыбаясь. – Вы очень меткая, моя принцесса.
Игра закончилась.
Кармиль, настороженная, как почуявшая опасность лисица, подошла ближе, словно Ивейн Вортигерн, в этом зеленом плаще поверх синего сюртука, расшитого серебром, и в треуголке, украшенной фазаньим пером, был не юным аристократом, с которым они уже сталкивались на балах, а принцем Иной Стороны, коварно явившимся, чтобы похитить одну из девушек, посмевших играть в его владениях.
Остальные девицы столпились в стороне, смущенные и любопытные, и правда похожие сейчас на стайку птичек, которую напугал спустившийся с неба коршун.
Амелия, впрочем, смущалась не меньше. И не только потому, что попала снежком в грудь лорда Ивейна.
– Я не хотел вам мешать, – сказал юноша, кланяясь Амелии и Кармиль и кивая остальным девушкам. – Но, боюсь, выступаю вестником событий не радостных. Близится время вечернего чая, моя госпожа, к которому я и приехал, и ваша матушка, герцогиня Альбская, взволнована тем, что вы где-то задержались. И рискуете опоздать к началу, ведь к чаю следует… вытащить снег из волос.
Девушки захихикали.
– Премного благодарна, лорд Ивейн, – ответила Амелия, чуть задрав подбородок. – Сожалею, что вас использовали, как слугу, чтобы позвать нас.
– О, я сам решил позвать вас, – ответил он. – И опередить лакея, который идет сюда. Не думаю, что леди Алексиана Мэйв и ваша матушка будут счастливы узнать, что принцесса проводит время веселее, чем разрешают учебники хороших манер.
– Вы наш рыцарь, лорд Ивейн, – сказала Сьюзен Далтон.
– Благородный и смелый, – подхватила Луиза Эстелла Лакос.
– И красивый, – закончила Хеллена Арбор.
Остальные закивали и захихикали, все, кроме Изалотты, смотревший себе под ноги, словно Ивейн Вортигерн мог ослепить ее.
***
Конечно, пришлось объяснять матери, почему подол юбки промок, а на пальто налипли снежные катышки. Она, конечно, сердито поджимала губы и почти грубо заставила Амелию снять с себя все, кроме сорочки, и посидеть у камина, пока ласковое тепло не согрело ее. И выпить чашку отвара, в которую плеснули немного горькой травяной настойки. И выслушать отповедь: не злую, но раздосадованную, суть которой сводилась к тому, что настоящие леди играют в прятки не так и явно не прячутся под корнями деревьев и в сугробах.
Никто не выдал.
Ни Ивейн, ни тем более Кармиль, ни одна из девушек, но после вечернего чая, на который Амелия все-таки опоздала, гулять их не пустили.
А на следующий день с ними была леди Бронкль с книгой и фонарем. На всякий случай.
