Про Кучума говорили, что он — ханка шибко злой, а живет далеко, и махали руками, показывая на низ реки.
— Плывите, доплывете, — Кучумовы данщики оттуда приходят и туда уезжают. Перед весной, на санях.
— Воинского человека имать надо! — втолковывал казакам Мещеряк.
— Да чо мы его, родим тебе, что ли! — говорили в ответ казаки. — Вишь, тута как: страна богата, а народ в заплатах, берега лесисты, а они не воисты..
— Тьфу! Брехуны...
— Га-га-га... Ай, не складно?! Ты, атаман, не обижайси, будут дождички, пойдуть и грибки. Будет отражение — возьмем языка. Чего не взять? Велика, что ль, премудрость?
— Толкуйте мне...
— А тут и толковать нечего!
— Вот и молчи!
— А мы и молчим! Чего зря брехать! Гы-гы.
— А радуетесь чему? Дураки!
— Дык благодать-то кругом кака! Сам погляди!
Роскошная осень сыпала золото в синюю воду рек.
Слоями шла на юг пролетная птица. И нужды не было сбить выстрелом пару гусей-лебедей!
Ловил на мелких перекатах рыбу медведь, а там, где подступала к реке, вся в некошеной пожухлой траве, степь, скакали зайцы, мелькали лисицы, вспугнутые казачьей песней.
Гребли вяло — река и так несла струги весело и споро. Казаки отдыхали от переволоки, наслаждались тишиной, погодой, обильной рыбалкой. На широкой реке мошкара да комарье не донимали, отдуваемые ветерком.
Ермак понял, что вошли они в Сибирское ханство, как он и предполагал, с тылу и неожиданно> Никаких укреплений на пути не было. Видать, золотоордынские ханы, владевшие когда-то здешними местами, не считали Русь опасным врагом, потому и не укреплялись против нее, полагаясь на Уральские горы. Дескать, мы Урал-Камень всяко на конях перейдем, по одним нам ведомым тропам, а русские — никогда. Да и силы у них нет.
Так, кстати, и было. Кучум, а раньше Едигер с подвластными им вогуличами и остяками громили Пермские городки, целились на Москву. А о том, что ослабленная, голодная и разоренная Русь на Сибирь пойдет, и не думали. Потому и не держали здесь обороны никакой.
Селения здесь были редки, да и селениями-то назвать их было трудно. Так, пять-шесть срубов, десяток-другой чумов или юрт.
В избах — тобольские татары, в юртах и чумах — разные сибирские люди. Мира меж ними нет. Потому и встречали сибирские люди казаков как родных, а татары хотя и косились, но тоже не очень: столица была, слава Богу, далеко, власти наведывались редко. Соберут ясак, уведут воинов на южную границу — с ногаями воевать, да и не появляются по году и больше. И жили здесь люди, как все на земле, — заботами дневными, мирскими, и пуще всего Бога молили, чтоб власти их не трогали. Но в этой кажущейся тишине, мире и спокойствии таился свой обман: сразу после ухода казаков старейшина или старший в роду татарском, если не было старосты и баскака Кучумова, отряжал вестника в Каш лык с донесением о казаках. Так было положено законом. А закона боялись!
А кроме него посылал двух-трех воинов вдогон, следить, куда плывет караван да где останавливается. В нападении на передовой струг не было ничего случайного. Маленький отряд местных воинов попытался взять языка и задачу выполнил, да уж больно были непохожи пришельцы на тех, кого знали эти лесные бойцы. И все в них было необычно и невраждебно. Повинуясь приказу, они несколько суток следили за караваном и при возможности напали на оплошавших казаков. Но, не испытывая к ним ненависти, а только любопытство, увлеклись рассматриванием трофеев и при первом же выстреле разбежались. Радуясь, что и приказ выполнили, и греха не совершили. Они сами были люди зависимые, подневольные и воевали только потому, что не станешь воевать — нарушишь приказ ханский, придут баскаки — аркан на шею и уведут в края неведомые, заморские, откуда никто не возвращался.
Иное дело — князек, или мурза. Он, следуя приказу Кучума, должен был оказать сопротивление, погибнуть, но остановить казаков...
Погибать, правда, не хотелось и мурзе тоже.
Поэтому, получивши известие, что на него плыву т казаки, мурза Епанча деятельно взялся за устройство обороны. Вокруг его городища подновили вал, устроили засеку. Поклялись умереть, но не пропустить врага!
Епанча слышал о том, что идут бородатые люди и несут мультуки. Он видел такие мультуки в Кашлыке, но не знал, как они действуют. Говорили, что сначала раздается страшный гром и огонь с дымом и человек, на которого направлен мультук, падает, хотя никакая стрела не летит.
Но то, что случилось, превзошло все ожидания князя. Не успели его караульные сообщить, что по реке приближаются большие лодки, Епанча приказал своим воинам приготовиться к бою. Тотчас из-за поворота стремительно выплыло великое множество огромных лодок, на которых густо сидели люди. И в ответ на пущенные в них стрелы они так грохнули из мультуков, что, казалось, небеса раскололись. Что было дальше, Епанча помнит плохо. Все его воины бросились в лес, и сам он бежал, даже не понимая, что делает.
Ему показалось, что все погибли. Страшные бородатые люди с палками, изрыгавшими огонь, смели все укрепления и всех воинов. Но к вечеру почти все его дружинники были в сборе. Правда, их уже нельзя было назвать дружиной — они побросали и сабли, и луки со стрелами. Они решили подобраться поближе к брошенному городищу.
Епанча затаился недалеко от стен и послал воинов посмотреть, что происходит в покинутом укреплении. Человек двадцать, простившись друг с другом, не смея ослушаться приказа своего командира, пошли за стены. Под утро двое из них вернулись к Епанче. Они рассказали удивительные вещи.
Странные люди, именующие себя «казаки», вопреки своей ужасающей внешности оказались людьми добрыми. Они, войдя в поселение, никого не грабили, не убили. Когда сначала пожилые женщины, а потом и помоложе рискнули вернуться к юртам, чтобы подоить кобылиц и прихватить кое-что из еды для детишек, их никто не тронул.
Наоборот, казаки помогали им загонять скотину, таскали из реки ведрами воду в поилки, а когда в крепость стали возвращаться ребятишки, потащили из своих бочонков какие-то неведомые лакомства — черные как уголь и твердые куски, которые посыпали солью и ели.
Давали многим женщинам соль. Брали осмелевших детишек на руки. Пленных, которых они захватили, держали несвязанными. Кормили тем же, что ели сами. Никого не били, не пытали.
В туринском городке Епанчи жили разные люди. В основном — вогуличи. С ними разговаривали через толмачей, а с дружинниками-татарами говорили на ломаном, но понятном тобольским татарам языке. На нем некоторые говорили и между собой.
Переночевав в городище, казаки снялись с якорей и поплыли вниз по течению.
Епанча вернулся в брошенное становище. Он расспросил всех, кто оставался в городке или вернулся, когда еще здесь были казаки, что это был за набег и кто были эти люди.
Все опрошенные сходились во мнении, что это никак набегом назвать нельзя. Потому что казаки по юртам не шарили, а меха, которые в малом количестве с собою увезли, обменяли на топоры, ножи, соль и материю. Детишки до сих пор, как величайшую драгоценность, прятали полученные ими от казаков черные сухари, вспоминали еду, дотоле им неведомую, — хлеб.
