Ваша победа больше чем когда—либо убедит весь мир, что всякое сопротивление немецкой армии в конце концов все—таки напрасно… Мощный удар, который будет нанесен советским армиям, должен потрясти их до основания… И вы должны знать, что от успеха этого сражения зависит все».[176]
5 июля Катуков получил приказ Военного совета Воронежского фронта: «К 24.00 5.07.43 г. два корпуса выдвинуть на второй оборонительный рубеж 6–й гвардейской армии и прочно занять оборону: 6–й танковый корпус — на рубеже Меловое, Раково, Шепелевка; 3–й механизированный корпус — на рубеже Алексеевка, Яковлево; 31–й танковый корпус — расположить в обороне на рубеже Студенок, совхоз «Сталинский», Владимировка, Орловка.
Штаб армии — Зоринские Дворы.
Задача:
1. Ни при каких обстоятельствах не допустить прорыва противника в направлении Обоянь. Быть в готовности с рассветом 6.07 перейти в контрнаступление в общем направлении на Томаровку.
2. Танки в обороне закопать и тщательно замаскировать.
3. Потребовать от войск максимального напряжения для выполнения поставленной боевой задачи…»[177]
Прочитав приказ, Катуков не поверил своим глазам. Разве можно говорить о контрнаступлении на второй день битвы? Противник накопил огромные силы, у него численное превосходство в танках, причем «тигры» из своих 88–миллиметровых пушек могут поражать наши танки с расстояния в два километра, в то время как «тридцатьчетверкам» сподручнее наносить удар из засад, бить по бортам с 400–500 метров, но только не в лоб.
— Торопится командование фронта, — сказал командарм, показывая приказ Попелю. — Как же тут быть?
Член Военного совета нахмурился, неопределенно пожал плечами. Комиссар есть комиссар. Он всегда сторонник выполнения любого приказа. И на этот раз Николай Кириллович изрек в своей традиционной манере:
— Приказы в армии не обсуждаются.
— Все так, — согласился Катуков. — И все же я намерен высказать командованию фронта свои соображения о том, что наносить контрудар преждевременно. А приказ будем выполнять.
Учитывая решение командующего фронтом, с которым все же удалось переговорить, прежде чем отдать приказ о передислокации войск, Катуков решил поставить в первом эшелоне 6–й танковый и 3–й механизированный корпуса, во втором — 31–й танковый.
На первый взгляд, казалось бы, целесообразнее поставить в первый эшелон два танковых корпуса, они посильнее, чем танковый и механизированный. Однако командарму пришлось исходить из того, что 31–й танковый корпус полностью сформировать не удалось, по огневой мощи он уступал полнокровным корпусам. Кроме того, еще раньше в помощь соединениям 6–й гвардейской армии было выделено из состава 3–го механизированного корпуса две танковые бригады, гаубичный и артиллерийский полки, два гвардейских минометных полка.[178]Они уже были втянуты в бой. Чтобы отозвать их обратно, об этом не могло быть и речи.
После войны некоторые танковые начальники, в том числе и П.А. Ротмистров, ставили в вину Катукову то, что он на Курском выступе неудачно построил 1–ю танковую армию. Вместо обоих (6–го и 31–го) танковых корпусов поставил в первый эшелон 6–й танковый и 3–й механизированный корпуса.
«Не следовало ставить мехкорпус в первом эшелоне, — писал Павел Алексеевич. — Полностью подготовленный, укомплектованный личным составом и техникой, он все же уступал танковому корпусу по количеству боевых машин, а также в маневренности и силе удара.
3–й механизированный корпус имел пять бригад, в том числе одну танковую, если бы наступал во втором эшелоне, мог бы под прикрытием танковых корпусов развернуться на выгодном рубеже и успешно отражать танковые атаки противника, а с подходом резервных соединений фронта — окончательно остановить врага».[179]
Как бы ни складывались обстоятельства, противник вскоре столкнулся с непреодолимой преградой — корпусами 1–й танковой армии, стеной стоявшими на его пути.
К ночи все соединения, пройдя по 35–40 километров, заняли исходное положение с готовностью наступать: 6–й танковый корпус — на Меловое, Васильевку, Дмитриевку, Раково, Красный Починок, Бутово, Томаровку, Алексеевку, Казацкое; 3–й механизированный корпус с рубежа обороны Шепелевка, Луханино, Сырцово, Яковлево делал все возможное, чтобы не допустить прорыва противника на Обоянь; 31–й танковый корпус — на Ивню, Меловое, Дмитриевку, Круглик, Раково, Бутово, Томаровку, Яковлево, далее вдоль шоссе на Белгород.[180]
К этому времени противник продвинулся на отдельных участках на 4–10 километров, потеснив части 6–й гвардейской армии. Командующий 4–й немецкой танковой армией генерал Готт готовился ввести в бой свой резерв — два танковых корпуса — 48–й и танковый СС, чтобы захватить переправы на реке Псел в районе Обояни и севернее Кочетовки.[181]
Катуков и Никитин перебрались на новый командный пункт, расположенный в роще рядом с селом Зоринские Дворы. Связь с частями и соединениями уже действовала, и Михаил Ефимович решил связаться с 6–м танковым корпусом. Комкор Гетман в это время укреплял свою оборону, закапывал технику, маскировал позиции. Об этом и докладывал командарму.
Выслушав его, Катуков резко оборвал:
— Не забывай, что мы готовимся наступать, а не обороняться!
Впоследствии Андрей Лаврентьевич Гетман об этом разговоре написал так:
«Укрепляя свою оборону, мы, конечно, поступали правильно, однако оценено это было не сразу и не всеми. Даже М.Е. Катуков меня отчитал по телефону:
— Что это ты, Лаврентьевич, закапываешься глубоко в землю: нам ведь наносить контрудар по противнику.
Я ответил, что когда отобьем вражескую атаку, не опоздаем вывести танки из окопов и нанести контрудар всеми силами корпуса.
— Ну хорошо, — согласился Михаил Ефимович, — действуй…»[182]
Не только Гетман, и другие командиры корпусов — Кривошеин и Черниенко, оказывается, тоже готовились к обороне.
— Послал же бог мне таких командиров, — сказал Катуков только что приехавшему на КП Попелю. — Нам завтра контратаковать противника, а они, как кроты, зарываются в землю.
Николай Кириллович, зная характер Катукова, старался в такие минуты, когда командарм был чем—то недоволен, свести дело к шутке, сгладить шероховатости:
