Бывает любовь с первого взгляда, а бывает с первого прикосновения, подумал Борис и заглянул в глаза Нинки, и ему почудилось, что она испытывает то же самое, что и он.
Нинка же ничего подобного не испытывала. Для нее это было: мужик слегка выпил, рядом бабешечка симпатичная, хочется полапать, вот и все дела.
Вдруг глаза ее удивленно округлились, направленные куда-то через плечо Бориса.
Борис обернулся.
В двери комнаты стояла Катя.
— Как я вас! — сказала она. — Шоколад-то есть, вот он! А я никуда не уходила, только дверью хлопнула. На вшивость проверила тебя, подружка, — сообщила она Нинке, которая забыла от неожиданности свою руку в руке Бориса.
— Я же знала, — сказала Нинка, — что этой дуре пить нельзя. Она же психовеет сразу.
— Уже опсиховела, — подтвердила Катя и бросила в Нинку шоколадом, разломанным на дольки. Эти дольки, рассыпавшись, попали и в Бориса. — Я тебя убью, сучка! — закричала после этого Катя диким голосом и бросилась на Нинку, вцепилась в волосы, сдернула со стула на пол и стала возить по полу, стараясь при этом еще и ногами ударить.
Борис с трудом оттащил ее, отцепил ее руки от волос Нинки, но Нинка, освободившись, тут же отвесила Кате затрещину. Борис бросился держать ее за руки, и тут же Катя из-за его плеча ткнула Нинку в нос, после чего отскочила и стала орать диким голосом:
— Я так и знала! Позавидовала, подруга, да? Позавидовала? Учти, Борис, у нее планы на тебя, я все знаю! Она хочет тебя у меня отбить и на тебе в Израиль въехать, потому что ты еврей! Это такая прохиндейка, клейма негде ставить! Она убийца, она человека убила!
— И тебя убью, — пообещала Нинка, утирая рукой сочащуюся из носа кровь.
— Это мы еще посмотрим!
— Посмотрим! — сказала Нинка.
И, взяв вещи в охапку, вышла. Одевалась на лестнице.
А Катя разрыдалась, повторяя одно и то же:
— Какая же я дура, а? Какая я дура!
Борис гладил ее и успокаивал.
Вскоре она заснула, всхлипывая, а Борис долго не мог заснуть, размышлял.
Он увидел сегодня эту застенчивую провинциалку во всей красе. Нет, тут не один алкоголь виноват, тут не — ревность. Это характер ее дал себя знать. Пообвыкнет, она и ему может такой же скандал устроить — и кинет уж не шоколадом, а чем потяжелее. И такую делать женой? И тем более матерью своих детей?
Он вдруг посмотрел на спящее лицо Кати с приоткрытым ртом так изумленно, будто открытие для себя сделал.
И это открытие заключалось в слове — МАТЬ. Эта неотесанная и умственно и морально женщина — мать? Мать МОИХ детей?
Дичь! Нелепость!
Значит, рассудил он, вышло то, о чем ему Нинка рассказывала: он не будущую жену во владение приобрел, а секс-домработницу?
Расставаться с ней нужно. Завтра же утром.
Но…
Всем женщинам, с которыми он расставался до этого, было куда вернуться. Кате — некуда.
Но почему некуда? Ведь жила где-то до него. Пусть на квартире, ну и что? Многие так живут. Где-то работала. Он ей заплатит и расстанется с ней. Пока есть повод. Если же пожалеет, то с каждым днем, с каждой неделей будет сложнее. И кончится хуже — для нее же.
Так он лежал в темноте с открытыми глазами и придумывал множество оправданий для себя, множество причин, объясняющих, почему он не сможет жить с Катей. И почему-то одна-единственная причина не пришла ему в голову, хотя именно она-то и была основной: мягкая и теплая тяжесть Нинкиной руки…
Он проснулся поздно, с тяжелой головой.
Поплелся в туалет, потом умылся и опять лег.
И тут явилась Катя: свежая, виновато улыбающаяся. С подносом в руках.
— Кофэ в постель! — объявила она.
— Кофе, — вяло поправил Борис.
— Я и говорю — кофэ. Не чай же.
Она не только кофе приготовила, но и гренки с яйцом и сыром, и апельсин очистила, разрезав его на несколько частей.
Настроение Бориса несколько улучшилось, хотя внешне он оставался хмур.
Катя сидела подле него, заглядывая в глаза.
И вдруг по лицу ее потекли слезы.
— Мне уйти, да? — тихо спросила она.
— Я этого не сказал, — ответил он.
Она еще сильнее заплакала и, убрав поднос, упала на Бориса, обнимая и говоря сквозь слезы:
— Какой ты! Какой ты! Ты только не прогоняй меня! И платить мне ничего не надо! И женой делать не надо. Ничего не надо, только не прогоняй!
— Ну, перестань, перестань, — говорил Борис.
Наплакавшись и успокоившись, Катя, как добродетельная хозяйка, пошла на рынок за продуктами.
А он взял ее косметичку, в которой еще раньше заметил небольшой потрепанный блокнотик. Открыл, стал листать.
И нашел то, что искал: телефон Нинки. То есть он рассчитывал найти какой-то адрес, зная, что она где-то снимает квартиру или комнату. Поэтому почему-то подумал, что это какой-то общий коммунальный телефон, и когда ему ответили, сказал:
— Здравствуйте, можно Нину к телефону?
— А я тебя сразу узнала, Борис Борисыч!
— Нинка?
— Она самая.
— Во-первых, хочу извиниться, что испортил тебе вечер.
— Надо же! Не ты испортил, а она. Уже выгнал ее?
— Почему? Нет.
— Надо же! — еще больше удивилась Нинка. — А чего звонишь?
— Встретиться надо. Поговорить.
— Всегда пожалуйста!
И они условились встретиться в том же самом кафе «Полет».
Борис был строг и деловит.
— Вот что, — сказал он. — Извини, конечно, но мне кажется, ты не все о Кате рассказала.
— Мы что, натощак разговаривать будем?
— А что ты хочешь?
— Вина сухого стаканчик и пирожное.
— Хорошо.
Борис пошел брать вино и пирожное, а Нинка лихорадочно размышляла. Она была по природе человек интриг и разбирательств, а в последнее время жизнь сложилась так, что ничего похожего не случалось, она закисла совсем. И поэтому чувствовала сейчас почти радостное возбуждение, — попала наконец в свою стихию. При этом надо учесть, что она была серьезно обижена на Катю. Тоже мне подруга, землячка! Ей добро сделали, а она, видите ли, «на вшивость» решила проверить лучшую подругу! Такие вещи не прощают! Она ей на всю жизнь урок преподаст, хотя могла бы и выгородить, наболтать что-нибудь в том духе, что это все случайность, просто Кате вина нельзя пить, она непривычная и у нее что-то в голове от него замыкает. Нет уж! Тебе дали возможность устроить жизнь — сама не захотела! Возвращайся теперь к старухе в угол и в поганый свой ларек! Зато потом умнее будешь!
