Испытания — как ветер: свечу он потушит, костер, напротив, раздует. Они ждали: свеча или костер; прошло время — оказалось, костер. Потом были другие пересуды, но женщины уже знали, что это не оторвет их друг от друга. Теперь Марго помнила каждое обидное слово, сказанное Зое, наверное, потому что та ни разу не ответила подруге той же монетой.
Вспоминая приход Алисы и Ады, Маргарита Георгиевна ухмыльнулась: «У них проблемы с их подругами!» Она представила себе, что у такой мягкой девушки, как Алиса, подруга может быть только дерзкая и самолюбивая — под стать ей, Марго. И ей несложно было представить, как трудно, должно быть, приходится нежной Алисе в том мире, который она выбрала. Как часто в этом мире сталкиваются два обычно нежных друг к другу взгляда, проявляясь в иной ипостаси: в одном негодует задетое самолюбие, в другом беспомощно бьется что-то больше похожее на отчаяние… «Бедная девочка!»— задумчиво проговорила себе под нос Маргарита Георгиевна, глядя, как кольца табачного дыма поднимаются к абажуру торшера.
На Московский вокзал Алису проводила Ада: она решила остаться в Питере еще на пару дней — у тетки.
От чужой нелюбви можно спастись только любовью к самому себе, и умирают от безответных чувств не те, кого отверг кто-т о, а те, кто сам не сумел полюбить себя. Роман с самим собой — беспокойная вещь, неясная постороннему взгляду, а потому человек ранимый, неуверенный в себе, зачастую презирающий себя может показаться другим самовлюбленным эгоистом. Одиноки те, кто любит себя отраженной, как лунный свет, любовью, искомой в чужих глазах. А много ли других?
Алиса любила себя, как всякое хрупкое, но знающее себе цену создание: она была уверена, что окружающие непременно должны любить ее. Это был вечный огонь — ровный и постоянный, но абсолютно невозможный на необитаемом острове.
Кирш любила себя яростно, постоянно борясь с ненавистью. Веру в свою неповторимость и бесценность она должна была подпитывать истово, как постоянно подкладывают поленья в костер: Кирш нужна была свита людей с восторженными взглядами.
И обеим казалось, что, если человек отвернулся, значит, он просто решил по каким-то причинам скрыть или подавить свою любовь. Так кажется многим избалованным вниманием людям, но, если они вдруг начинают сомневаться в себе, значит, скорее всего, пришел и их черед отразить чей-то свет…
Теперь, вновь подъезжая к Москве, Алиса раздумывала, все ли обязательно должны любить ее и не напрасно ли она внушила себе, что тогда, танцуя, Кирш без слов призналась ей в любви…
Кирш же, бродя по Ленинградскому вокзалу, думала, что свита ей вовсе не нужна и что всего одна особенная девушка — это именно то, что должно быть на месте множества обычных.
И Алиса понимала, что ее самолюбие висит на волоске, и Кирш осознавала, что становится более уязвимой. Любовь защищает только от внешних дрязг, а внутри этой странной системы на двоих человек становится совершенно незащищенным, будто кто-то стянул с него кожу и поставил посреди степи: и легкий ветерок покажется ураганом, и мимолетный равнодушный взгляд может свалить с ног…
Кирш принимала это как данность и с интересом прислушивалась к своим страхам. Алиса встречала эту новь настороженно: ей казалось, что, когда в этой степи стоят мужчина и женщина, один имеет право на жесткость, другая — на капризы и дурные настроения; но две женщины имеют право на все: безжалостную жесткость и двойной каприз. Русская рулетка – страшно и притягательно.
…Кирш стояла на перроне, скрестив руки на груди и выставив вперед ногу в красном ботинке, — Алиса про себя улыбнулась. Они встретились взглядами.
— Чего? — настороженно, но с вызовом спросила Кирш, сузив глаза и пытаясь понять, не над ней ли смеется Алиса.
— Давай сумку.
Она закинула Алисину сумку на плечо и пошла по направлению к выходу с таким невозмутимым видом, будто встречала ее на вокзале каждый день и это мероприятие ей порядком поднадоело, как и сама Алиса.
Алиса послушно шла сзади. Кирш тащила сумку, а Алиса сжимала под мышкой красную папку.
— Ты что, кирпичей набрала?! — Кирш оглянулась на нее и наконец впервые улыбнулась, собрав в уголках рта забавные лучики.
Алиса уехала, оставив в недоумении Андрея и поссорившись с Анной Михайловной. Тяжелый осадок на сердце утаптывался только красными ботинками, шагающими рядом.
— Что это мы несем? — Кирш кивнула на папку,
— Одна женщина попросила завезти, я тебя потом с ней познакомлю.
Кирш пожала плечами, показывая, что ее совсем не обязательно с кем-то знакомить.
Им надо было на Большую Никитскую, и Алиса тихо спросила:
— А это ничего, что мы вот так запросто идем по центру Москвы? Ты же скрываешься, у тебя же проблемы?..
Кирш отмахнулась и насупилась.
Охранник спросил документы; девушки переглянулись, и Кирш сказала, что подождет на улице. Но мужчина в форме, одиноко сидящий под высоким потолком с барельефами, зевнул и добавил:
— Можно по одному.
Алиса поспешила протянуть свой паспорт, и они с Кирш прошли во двор института.
Попав в этот двор-колодец, Алиса замерла на месте, а Кирш, сунув руки в карманы, присвистнула. Это было слишком нереально: глухие серые стены в сухих зарослях дикого винограда, а посреди, в снегу, — фонтан-дракон, к которому с разных сторон шли два черных металлических человечка — бородатые старцы с посохами.
Следом за Алисой и Кирш из двери выбежал в одном свитере какой-то мужчина и поспешил через дворик к другой двери, но Алиса окликнула его:
— Простите, что это за человечки?
Мужчина остановился и ответил обстоятельно, как это обычно делает человек, привыкший больше общаться с книжками, чем с людьми. Выяснилось, что, вероятно, старцы были привезены старым хозяином особняка из какой-нибудь страны, скорее всего из Китая, что раньше здесь было немецкое посольство («Вряд ли это они поставили не их эстетика!» — хмыкнул мужчина), а еще раньше здесь жил граф, со времен которого фигурки, наверное, и стоят.
— Они вообще-то бронзовые, это их так уж краскойзамазали, для сохранности, наверно, их и перекапывали уже: чинили одного. Новый русский какой-тохотел их себе на дачу, денег много давал, чтобы помогли их вывезти, не афишируя, никто возиться не захотел; так и стоят. Скоро институт в другое место перенесут, а это здание вместе с ними вот. — Мужчина кивнул на черных человечков. — Кто-то, кажется, в частное владение выкупает.
— Спасибо…
— Не за что.
Мужчина скрылся за скрипучей дверью, а Алиса обернулась к Кирш:
— Здорово, да? Завораживает.
Кирш пожала плечами.
— Человечки как человечки… Просто странный такой дворик.
— Весь вопрос в том, куда они смотрят. — Алиса обошла фигурки.
