Люди на улице редко прислушиваются к тому, что происходит в подъезде: звуки внутри дома будто изолированы от их ушей криками играющих во дворе детей, гулом проходящего неподалеку шоссе и самим воздухом улицы, наполненным шумом. Но в тот момент человек, помывший старенький «Москвич», передумал хлопнуть дверью багажника, собиравшаяся войти в дом женщина остановилась, притихли старушки у соседнего подъезда.
— Бьют, что ли, кого-то?
— Да, похоже, убивают!
Не было ни грохота, ни криков — только глухие удары и одинокое рычание мужчины, старающегося удержаться в дверях парадного, Можно было подумать, что он пытается разрушить стены подъезда огромным мешком картошки. Люди на улице замерли в ожидании. В следующий момент от сильного толчка в спину мужчина споткнулся о порожек и упал, ударившись о ступеньки. Следом за ним из подъезда шагнула высокая, худощавая, коротко стриженная девушка в широких светлых джинсах и грубом свитере. Благодаря изящной шее, поднимающейся из высокого ворота, и нежному овалу лица издалека ее можно было бы принять скорее за красивого юношу, чем за женщину под тридцать, каковой на самом деле она была.
Если бы несчастный не упал, Кирш — так звали молодую женщину — повторила бы удар в спину: и длина конечностей, и спортивная растяжка позволяли ей без труда доставать ногой, причем любой, не только до поясницы, но и между лопатками. Когда-то она выше всех задирала ноги, танцуя капкан. Совсем маленькой Кирш водили на занятия в хореографический кружок на Беговой, через полгорода. Всегда опаздывали: мама, прибежав с работы, наспех надевала на дочку цигейковую шубку, подпоясывала ее обычно перекрученным ремешком и, уже на ходу нахлобучив кроликовую ушанку, тащила Кирш за руку. В будущем мама видела дочку балериной (в розовых пуантах, пышной пачке, с богатым женихом и зарубежными гастролями). Но в балетную школу Кирш не приняли, огласив ее маме вердикт: «Тяжелая кость — не ровен час, проломит сцену…»
Потерев нос сжатым кулаком, Кирш остановилась над упавшим. Они встретились взглядами. Лица мужчины никто из посторонних увидеть не мог, по Кирш его выражение явно не понравилось, и она, не раздумывая, добавила два удара ногами. От первого мужчина скорчился, схватившись за живот, после второго резко распрямился от боли в спине.
– Да как же не стыдно! Человека бить ногами… Милицию надо позвать! — метнулась к Кирш от соседнего подъезда отчаянная старушка.
— Уже позвали! — огрызнулась та и сплюнула кровь.
Старушка испуганно отшатнулась и передумала приближаться, махнув рукой, отошла в сторону, где стояли еще несколько зевак.
Мужчина попытался встать с земли, и тут же массивный красный ботинок девушки вновь сверкнул у его головы. Мужчина схватился за лицо, застонал и рухнул ниц. Кирш развернулась и пошла в подъезд, чувствуя, как плечи сводит неприятный озноб, Буркнув: «Блин!» — она проигнорировала лифт, пошла по лестнице пешком: от злости сердце колотилось так, что всему телу еще требовалось движение.
Завибрировал мобильный.
— Алло? — Не зная Кирш, можно было бы охарактеризовать ее голос просто как низкий, на самом же деле у нее было два голоса: вот этот— резкий, чуть хриплый, задиристый и другой — нежный, чуть обиженный. Впрочем, этот второй звучал резко — во всяком случае, обычные знакомые не слышали его никогда.
— Чего такая злая? — спросила ее трубка.
— Кто это? — Шатая через две ступеньки, Кирш оказалась у двери своей квартиры.
— Это Кот. Ты пьяная, что ли?
— Короче.
— В «Перчатку» пойдешь?
— Нет. У меня другое мероприятие. Пока.
Кирш не любила долго объясняться по телефону с неприятными людьми или будучи в дурном настроении, Она была уверена, что тактом всегда можно пренебречь ради… Впрочем, относительно возможных мотивов Кирш лукавила – на самом деле она боялась даже интонацией выдать свою слабость. Болтливые люди расплачиваются за инерцию слова, умные понимают его потенцию, а значит, предвидят последствия сказанного; Кирш не была уверена в своих силах и осторожничала со словами, «Самый громкий крик— тишина…» — как пелось в ее любимой песне старой питерской группы «Пикник», Кирш напевала эти слова себе под нос, открывая дверь своей квартиры (она пела, присвистывала или отстукивала мелодии, когда хотела успокоиться, никогда — в хорошем расположении духа).
Драка была ни при чем: в кафе «Перчатка», традиционное место сбора таких, как она сама, Кирш сегодня не собиралась по другой причине.
В этом не особенно известном для несведущих людей клубе Кирш привыкли видеть по четвергам и субботам. Это обычно. Но уж если там случались любительские бои по кикбоксингу, на ринге Кирш появлялась и в другие дни. Благодаря своим длинным ногам она вела бой на длинной дистанции, и зрители восторженно приветствовали, когда она уверенным джебом нокаутировала измотанного вконец суетливого партнера. Несколько влюбленных взглядов по ту сторону ринга отмечали при этом, что поведение Кирш на ринге мало отличается от ее тактики общения в обычной жизни. Ей нравилась дистанция, и она знала о неизбежности удара. Плохо знающие Кирш люди удивлялись ее привычке дышать на собственный кулак. Кирш была скульптором и художницей. Руки являлись частью профессии, и, когда они были перепачканы краской, глиной или тисом, они казались Кирш не частью ее самой, а таким же инструментом, как кисть или карандаш. Но если руки были сжаты в кулаки, они принадлежали лишь ей, и тогда художник в ней мгновенно преображался в бойца. И она считала, что это совершенно правильно, потому что так уж устроено все на свете; есть идея, слово, и есть действие, кулак. И пусть слова — это смысл, пусть они даже могут строить или рушить, зато кулак чаще, чем слово, способен что-то защитить. Она не раз в душе радовалась, что эти два качества так органично сочетаются в ней…
Из всех знакомых Кирш, пожалуй, только Лиза не понимает этого, только она не способна отстаивать что бы то нибыло кулаками, но в этом как раз и была ее для Кирш прелесть. И вот у этой прелести как раз сегодня был день рождения; вечером она собирала у себя гостей. Другие завсегдатаи «Перчатки» отмечали все праздники в клубе, Лиза же была домоседкой: единственный день, когда она могла себе позволить выход в свет, была суббота. Кирш казалось, что этот день — день рождения Лизы, должен быть для всех спокоен, как и она сама и, конечно, Кирш не планировала сегодняшнюю драку. Теперь, когда слегка ныли ноги и болела кисть правой руки, Кирш поняла, что нуждается в пяти минутах тишины и темноты. Она свалилась на кровать и накрыла голову подушкой. В этот момент дальше всего от нее были подъезд с недавней дракой и клуб «Перчатка» с боями на ринге и в зале.
То, что тянет людей в прокуренные клубы, да еще к открытию — часам к шести, называется скукой. Только скука может развеяться там, где одиночеству становится еще более жутко… Девицу, назвавшую себя Кот, неудержимо влекло из дома.
