Красноармеец придержал коня, потанцевал перед пролеткой и спросил:
– Фамилия!
– Пантелеев, Пантелеев! – возбужденно ответил мужчина, сидевший в пролетке.
Извозчик пробурчал:
– Отпусти плечо, барин. Вишь вцепился, как утопающий.
«Барин» поспешно разжал пальцы и плюхнулся обратно на сиденье. Извозчик пошевелил поводьями, потрогал кнут и ушел в себя.
– Не его фамилия, твоя! – рявкнул красноармеец.
Лошадь заржала. Это была красивая лошадь, породистая, ей хотелось сейчас чего-нибудь безумного. Она, кажется, даже пыталась подбить на выходку смирную извозчичью лошадку, но та не реагировала – и не таковских видывала.
– Выгин Михаил Иванович, – назвался седок. – Выгин. Этот Пантелеев нам лично представился: имя, фамилия. Поздоровался, паскуда, и потребовал, чтобы разделись. Все забрал.
– Завтра дайте показания, – сказал красноармеец и полетел через Марсово поле – к телефонному аппарату, как и было велено.
Телефонный звонок увенчался большим успехом: из ближайшего отделения, расположенного в двух шагах, в начале Садовой улицы, выскочил наряд милиции с собакой-ищейкой на поводке. Пес жал уши к голове, косил глазами и был очевидно счастлив. Проводник собаки выглядел озабоченным.
– Пантелеев, – доложил красноармеец. – Прямо здесь наткнулись, лицом к лицу.
Ленька убегал от погони, вихляя по Марсову полю. Товарищ Никитин несколько раз придерживал лошадь и стрелял. Ленька не останавливался, чтобы отстреляться в ответ, даже не вздрагивал от выстрелов. С каждой минутой становилось темнее, и Никитин сердился, кусал губу, щурился. Он вдруг понял, что Ленька вот-вот уйдет, и это понимание внезапно внесло в его душу ясность и полное спокойствие. Он опять поднял револьвер и пустил пулю вдогонку убегающему.
На этот раз Ленька метнулся в сторону, упал, покатился по траве, снова поднялся и, сильно забирая вбок, опять побежал, но теперь уже не так резво. Навстречу ему из отделения на Садовой бежали милиционеры. Они пока Леньку не видели, но он как будто почуял их издалека, приостановился и внезапно резко изменил направление.
Никитин со вторым красноармейцем выехал на край Марсова поля. Впереди видна была смутная и печальная громадина Михайловского замка.
Темнота ожила, наполнилась голосами.
– Товарищ Никитин? – послышалось еще издалека, и скоро перед Никитиным появился человек в мятом пиджаке и кепке.
Собака послушно остановилась рядом. Хвост пса стучал о землю, горло клокотало: хотелось бежать, преследовать и рычать. Но собака ждала команды.
– Это точно был Пантелеев? – спросил проводник собаки.
Никитин сказал:
– Его опознал один из недавно ограбленных. Завтра он явится для дачи показаний. Я стрелял и, кажется, попал.
– Куда он побежал?
– Мне казалось – туда. – Никитин показал рукой в направлении замка.
Проводник отпустил собаку и крикнул:
– Она взяла след!
На земле отчетливо было видно темное пятно – кровь.
– Попал, – повторил Никитин сам себе, удовлетворенно улыбаясь. Ему стало хорошо при виде Ленькиной крови. Не потому, конечно, что товарищ Никитин отличался какой-то особенной кровожадностью или вообще был бездушным человеком; просто кровь главаря означала, что скоро всей банде Пантелеева придет конец.
Собака уверенно вела людей к ограде замка. Очевидно было, что здесь Ленька, собрав силы, перебрался через ограду… но затем произошло нечто странное.
Пес остановился, прижал уши, потом лег и виновато посмотрел на проводника.
– Что такое, что? – повторял тот, поглаживая собаку и запуская пальцы в пушистую холку. – Да что с тобой?
Собака тыкалась в него мордой и пару раз лизнула лицо, но объяснить, естественно, ничего не смогла.
– Потерял след! – сокрушенно произнес наконец проводник. – Да этого просто быть не может… Он ведь кровит, такой след не потеряешь…
Но пес ничего больше не чуял. Преследователи разделились – двое побежали вдоль ограды замка, трое свернули к Пантелеймоновской церкви.
Церковь стояла открытой, несмотря на поздний час, и там, в глубине, тлел остаток огня в лампадке. Ни души внутри не наблюдалось. Впрочем, красть из церкви было уже нечего: совсем недавно арестовали петроградского митрополита Вениамина, а попов хорошенько порастрясли на предмет изъятия ценностей. Несколько голых, с ободранными ризами, икон, пара железных подсвечников. На такое ни один вор не позарится.
Никитин всецело поддержал отмену веры в Бога, поскольку его в свое время сильно угнетали набожные мать и тетка, требовали послушания и запугивали адом. Тем не менее врываться в церковь на лошади он все-таки не стал. Не монголо-татар он, а русский человек, чтобы по храму на лошади разъезжать.
Никитин кивнул сопровождавшему его милиционеру:
– Загляни-ка поглубже, есть там кто. Может, он внутри прячется.
Тот вошел, гулко стуча сапогами. Погремел в алтаре, заглянул в закуток за колоннами. Вышел поскорее со словами:
– Ну и жуть там внутри, просто страх берет. Нету никого.
– Что же двери открыты? – усомнился Никитин и тут наконец приметил у другой стены церкви, подальше от входа, дворника.
Дворник сидел на тумбе, обернутый тулупом. Он держал в руке метлу, воткнув ее в землю и прислонившись лбом к черенку.
Никитин приблизился к нему на лошади.
– Эй, дворник! – сказал он. – Слышь, проснись, дядя.
Дворник пошевелился, поднял голову. Смятая шапка съехала на затылок, открылась удивленная физиономия, довольно молодая и приятная с виду, однако сонная и тупая.
– Эй, дядя, не слыхал чего? – продолжал Никитин.
– Чаво слыхал, чаво не слыхал? – пробурчал дворник. – Задремал малость, тут же будят.
– А не спи на посту! – засмеялся Никитин.
– Вишь начальство нашлось, когда спи, когда не спи, – заворчал пуще прежнего дворник. – Я из деревни, может, три дня как приехамши, мне отец пономарь говорит – при церкви послужи, все богоугодно дело, а там иное место, может, приищем. Вишь, отец пономарь, – дворник двинул черенком метлы в сторону церкви, – он моей невестке кум, и человек непьющий.
– Ты здесь человека видел? – спросил Никитин.
– Какого человека, я сам человек, может быть, – сказал дворник.
– Такого – твоих лет, может, помладше, лицо чистое и правильное, глаза небольшие, светлые, близко посаженные, нос прямой, подбородок небольшой, лицо бреет. Роста среднего, худой, хорошо сложен. Такого не видел?
– Как одет? – спросил дворник.
– Что? – не понял Никитин.
– Мы на лицо не глядим, – пояснил дворник, – мы глядим, как одет. Барином или там товарищем.
