Столь мрачное предостережение не вызвало у меня ни малейшегосочувствия. Я и сама с трудом сдерживалась, чтобы не налететь на Раттлера и неразорвать его в клочья ради собственного удовлетворения.
— Ты пошел на это ради денег? — прошипелая. — Ради золота и славы, обещанных Патрой? Неужели ты настолько алчный?
— Мне плевать на деньги. — Неясно, комупредназначался ответ — мне или Кости, поскольку Раттлер по очереди смотрел нанас обоих. — Я сделал это, ради любви.
— Любви? — повторила я. — Ты влюбился вПатру? Тогда ты не только вероломен, но и глуп.
— Не ради Патры. Ради Вивьен.
— Патра убила Вивьен, почему же ты… — заговорилКости, но быстро умолк.
Он покачал головой, и в его усмешке не было и намека на веселье.
— А, понимаю. Значит, все это время?.. Несколькомесяцев назад ты сказал, что Вивьен убита. Я вместе с тобой переживал этуутрату, а ты ждал своего шанса?
Тогда и до меня дошло. Я вспомнила взрывы в доме Менчереса ивампиров, согласившихся стать ходячими бомбами ради спасения своих близких,похищенных Патрой. Похоже, такой же трюк она проделала с Раттлером, поймав еговозлюбленную, чтобы заставить предать Кости. Какая мерзость! Если бы это быловозможно, я бы возненавидела ее еще сильнее.
— Но откуда тебе известно, что Вивьен до сих поржива? — спросил Кости.
Казалось, Раттлер мучился гораздо сильнее, чем от удараЗаступа.
— Патра звонит мне каждую неделю и… дает послушатьстоны Вивьен.
Кости в ярости стал ходить взад и вперед по камере.
— Я сказал только насчет поезда, — продолжалРаттлер. — К нападениям на твою жену я не имею никакого отношения. Сначалая хотел схватить Кэт и угрожать убить ее, пока Кости не покончит с собой у меняна глазах. Но меня увидел Док, и я понял, что он подстрелит меня раньше, чем яуспею до нее дотянуться. Поэтому я пришел сюда, где содержался единственныйчеловек, ради которого Кэт может подвергнуть себя опасности. И потерпелнеудачу. Я понимаю, что в назидание остальным ты должен меня наказать, но я;хочу попросить об одной вещи…
— Ты еще осмеливаешься о чем-то просить?! — резкобросил Кости.
— Я не прошу о милосердии. Я знаю, ты поступишь со мнойтак же, как с тем, другим… Но, Кости, прежде чем ты это сделаешь, я прошу утебя прощения.
Кости остановился. В камере повисло тягостное молчание.Затем он встал прямо перед Раттлером:
— В тысяча восемьсот шестьдесят седьмом мы с тобойподружились. Пятью годами позже я обратил тебя в вампира. Что я назвал самымгнусным поступком вампира?
Раттлер повесил голову:
— Предательство своего господина.
— Верно. В глазах нашего народа ничто не может бытьхуже. И все-таки ты на это решился. И ты просишь у меня прощения? Тебеизвестно, что я должен на это ответить, Вальтер Танненбаум?
Кости оставался абсолютно спокойным, — это должно быломеня насторожить. Но, вероятно, моя голова еще не оправилась от удара обетонную стену. Или Кости двигался слишком быстро, так что даже опередилЗаступа и Влада, пытавшихся его остановить.
— Ты получил его!
Нож, которым незадолго до этого Кости разрезал себе ладонь,находился у него в руке. Еще не договорив эти три слова, он вонзил лезвие всердце Раттлера и резко повернул его.
Несмотря на мою бесплодную попытку остановить его руку и напротестующие возгласы окружающих, в какой-то миг их взгляды встретились, и ямогла поклясться, что на губах Раттлера мелькнула улыбка. В следующее мгновениеона умерла вместе с предателем, его тело обмякло, и кожа начала усыхать прямона глазах.
— Почему, Кости?
Я первая задала вопрос, который был на уме у каждого, кто присутствовалв камере.
Кости резко развернулся:
— Потому что, окажись я на его месте, я сделал бы то жесамое. Поэтому я его простил.
В неловкой тишине опять прозвучал, мой голос:
— А я не простила.
Боль в глазах Кости удержала меня от крика. Вместо этого я,как и он, обрела ледяное спокойствие.
— Я слышала, как эта сука смеялась, рассказывая мне отвоей смерти. И видела ее лицо, когда она благодарила меня, утверждая, что этополностью моя вина. Неужели я не заслужила права на возмездие? Или мои чувстване стоят спокойствия Раттлера? Кости, может ты поступил и милосердно, нонеправильно. Ты учил меня другому. Несмотря на сочувствие Раттлеру, ты недолжен был его убивать. Я отдала тебе Макса, а Раттлера ты должен был отдатьмне.
С этими словами я покинула комнату, и все вампирырасступились, освобождая мне дорогу.
29
Все время, пока мы выясняли, кто — предатель, Костипритворялся слабым и почти не посещал пленника, захваченного во время схваткина крыше поезда. Более того, в радостной суматохе после его возвращения обАнубисе — ближайшем советнике Патры — почти забыли, хотя я уверена, раньше онвряд ли жаловался на недостаток внимания. Более того, он почти удивился, увидевкого-то в камере.
Можно считать, что я увидела его впервые, поскольку совсемне обратила внимания на пленника, когда Джэн, Родни и Заступ вышли из вертолетабез Кости. Анубис оказался высоким для египтянина, больше шести футов трехдюймов, длинные черные волосы и резкие черты лица выдавали его происхождение.Вел он себя не как обычный пленник, ожидающий сурового приговора. Несмотря нато, что Анубис висел на стальной стене, к которой был приварен, он казалсяпочти расслабленным.
— Привет, Анубис. Черт возьми, мы виделись с тобой впоследний раз не меньше пятидесяти лет назад. Помнишь, я еще подцепил этубабенку, а она увезла меня в шале и чуть не довела до импотенции своей манеройтрахаться. Кажется, она ни разу не шевельнулась в постели, а я так старался.Нет, если бы в матраце имелась дырка соответствующего размера, держу пари, мнебы больше понравилось вставлять туда свой член.
Дальнейшие откровения потонули в разъяренном вопле. Япостаралась сохранить невозмутимое выражение лица. Кости предупредил меня, какбудет действовать, чтобы заставить Анубиса разговориться, учитывая тот факт, чтоон почитал Патру богиней, но я все равно настояла на своем присутствии. Теперья убедилась, что он не жалеет красок стараясь разозлить плененного вампира.
— Заткнись, подлец! Не могу поверить, что ты еще жив,но это продлится недолго. Всего пламени преисподней недостаточно, чтобы тебянаказать.
— Да что ты, — фыркнул Кости. — Неужели онадо сих пор не подпустила тебя к себе? Парень, поверь мне, это к лучшему.Посредственность, — самое мягкое слово, которым я мог бы охарактеризоватьто, что прячется у нее между ног. До сих пор удивляюсь, как мог Менчерессвязать себя узами брака с этим жалким подобием женщины. Но любовь порой бываетслепа. Будь она моей женой, ей бы пришлось ночевать в отдельной спальне. Вотнастоящая женщина во всех смыслах этого слова. — Кости подтолкнул менявперед. — Даже когда она спит, в ней и то больше страсти, чем в этой глыбеегипетской глины, которой ты поклоняешься. Патра знает, что проигрывает посравнению с ней. Разве не из-за этого она так старалась ее убить? Ей известно:стоит взглянуть на Кэт, и никто больше не поверит ее сказкам о превосходстве.
