уже, наверное, теплая. Давай искупаемся.
— Да ты что! Еще ведь только май на носу!
— Ой, Алекс, раздевайся, на улице тридцать градусов! Мы только окунемся и все, — проговорила я, стягивая с себя платье.
Оставшись в одном нижнем белье, я осторожно пошла в воду, которая на удивление была всего лишь немного прохладной. Алекс так же разделся, но зайти в воду не решался. Я же, окунувшись развернулась к нему и окатила его волной брызг, заставив таким образом быстро нырнуть в реку. Мы дурачились так несколько минут, попеременно брызгая друг в друга водой. И в какую-то минуту Алекс схватил меня и с смехом притянул к себе, пытаясь защититься от непрерывного потока летящей в него воды. Мое лицо оказалось так близко от его лица, что наши губы практически соприкасались. Алекс убрал мокрую прядь волос с моей щеки и нежно, неуверенно поцеловал, как будто боялся меня спугнуть. Я не отпрянула, на удивление для самой себя, а ответила на его поцелуй. Не встретив сопротивления Алекс целовал меня все настойчивее, вызвав во мне томящую тоску по ласкам мужчины. Слишком долго я была одна. Обхватив его ногами, я почувствовала, что он охвачен кипящей страстью. Подхватив меня на руки Алекс вынес меня из воды и положил на нагретый солнцем берег. Прикосновение теплых гладких камней к моей спине еще больше разожгли во мне желание. Стащив с меня белье Алекс овладел мной, заставив издать животный стон давно спящего желания. Наша схватка была такой страстной, что когда все закончилось, я еле смогла унять стук безумно бьющегося сердца.
— Ты великолепен, — проговорила я, лежа у него на груди и целуя в подбородок.
— Нет, это ты великолепна! Я — лишь реакция на твою красоту.
Он смотрел на меня с таким обожанием, что мне стало не по себе. Я просто получала удовольствие, для него же это было, по-видимому, что-то большее. Прав был Гюнтер, когда говорил, что любовь и удовольствие не всегда идут рядом. В моем сердце все равно неизменно был Габриель. Хоть мне и нравилось проводить время с Алексом, хоть головой я и понимала, что Габриеля не вернуть.
Одевшись, я поправила одеяло в коляске у сына и мы вернулись домой. У дверей Алекс нахмурившись спросил меня:
— Не жалеешь?
— Нет, что ты! — поцеловав его, ответила я, стараясь развеять напряженную обстановку.
— Ты мне очень дорога, Катя.
— Я знаю, — выдавив из себя улыбку я послала ему воздушный поцелуй и зашла в дом.
Отдав ребенка Грете я попросила ее:
— Накройте мне обед в кабинете, я хочу побыть одна. И принесите бутылку хорошего вина, пожалуйста.
— Хорошо, — ответила Грета, тиская со смехом малыша Габриеля.
Я же пошла в кабинет и в раздумьях опустилась в кресло за большим дубовым письменным столом. Минут через двадцать пришла Грета, неся на подносе вкусно пахнущий обед и откупоренную бутылку вина.
— Дочка, у тебя что-то случилось? — с беспокойством спросила женщина.
— Нет, Грета, не переживай. Просто день такой.
— Можно я скажу, что думаю?
— Да, конечно, говори. Даже не спрашивай.
— Алекс. Он ухаживать за тобой пытается. С сыном всегда возится. Малыш его очень любит. Я понимаю, что рана твоя еще не затянулась должным образом. Но у тебя вся жизнь впереди. Алекс прекрасный человек, лучшего и представить себе не возможно на роль мужчины, который бы мог быть с тобой после всего. Не отталкивай его. Габриель был бы только рад, знай, что ты счастлива. Его не вернешь, дочка, оттуда не возвращаются.
— Я знаю, Грета, я знаю. Просто такое чувство, что я обманываю его. Да и полюбить так, как я любила Габриеля уже вряд ли возможно.
— Знаешь, порой любовь рождается и к другому человеку, пускай не такая яркая и страстная, пускай более спокойная.
— Когда я была в России, мне сначала очень Алекс понравился. Габриель так несносно вел себя, что кроме ужаса во мне ничего не вызвал. Но потом, эта его уверенность, напористость, сила просто свели меня с ума. У меня рядом с ним было такое необыкновенное чувство защищенности, что его не сравнить ни с чем. И сейчас. Алекс, это просто родственная душа. Мягкая и спокойная. А мне так не хватает Габриеля. Столько времени уже прошло.
— Да, господин фон Вольф был такой, всегда вызывал восхищение у женщин, но мог быть и невыносимым. — усмехнулась пожилая женщина. — Но тебе теперь, возможно, и послана судьбой эта мягкая и спокойная надежность Алекса. Чтобы ты обуздала свое горе и начала другую жизнь. Подумай об этом.
Грета вышла из кабинета, а я предалась раздумьям, потягивая вино из высокого бокала и уставившись на пламя камина. В тот момент я приняла решение жить дальше и отпустить прошлое.
Следующие три месяца прошли в обстановке, полной непрерывных изменений. Закончилась война. Германия объявила о капитуляции. Письмо, которое некогда дала Аида, пришлось мне как нельзя кстати. Съездив в Берлин и отдав его временному правительству, я добилась амнистии для Алекса. Его с моей подачи назначили в управление нашим городом. Чему он был несказанно удивлен, поскольку я пожелала остаться незамеченной в этом этапе его жизни. Я не хотела, чтобы он знал, что я помогла ему. Мы проводили много времени вместе и к концу лета я узнала, что беременна. Нельзя сказать, чтобы я была в восторге, но это было ожидаемо.
В то теплое августовское утро мы вышли на пикник в парк. Я лежала на разосланном пледе, положив Алексу голову на колени и отщипывая виноградины с кисти кормила его, кокетливо заигрывая.
— Еще одно такое движение, и я за себя не ручаюсь, — прошептал Алекс с усмешкой, целуя меня в нос.
— Ох, мне так страшно, господин офицер! Неужели вы меня отшлепаете?
— Да хоть сейчас, — делая вид, что расстегивает ремень засмеялся он.
Я расхохоталась и, повернув голову в сторону дороги, увидела красивый автомобиль с правительственными номерами, который остановился около обочины недалеко от того места, где мы отдыхали.
— Это не к тебе? — спросила я Алекса, кивнув в сторону машины.
— Не думаю. У меня сегодня выходной. Да и вроде бы важного ничего в городе не происходит. Машина из Берлина. Не местные номера.
Я лежала и наблюдала за машиной, вглядываясь в затемненные окна. Через какое-то время дверь автомобиля открылась и из него
