же с удручающим качеством местной связи это было бы непросто.
– Лучше я к тебе. Через час! – бросила трубка и разразилась короткими гудками…
Этан заручился горячей поддержкой викария и вернулся аккурат к приходу миссис Стеббинс.
Лиззи привела ее прямо к нам в комнату.
– Доброго дня, – пожелала ведьма и обратилась к Лиззи: – Ты иди, деточка, иди. Дорогу обратно я сама найду.
Обрадованная горничная удрала, а миссис Стеббинс, кряхтя, опустилась в кресло и посетовала:
– Совсем стара стала. Кости вот ломит… Так что вам надо от старой портнихи?
Этан кашлянул.
– Нам нужен совет ведьмы.
Она хмыкнула.
– Что, платье нашли?
– Откуда?.. – вытаращился на нее Этан. – Погодите, если вы знали, то почему молчали?
– Э, нет, мальчик! – Она подняла узловатый палец. – Мы не можем просто так вмешиваться в человеческие дела и раздавать подсказки направо и налево. Надо, чтобы ведьме задали вопрос.
Этан сжал переносицу и сказал с досадой:
– Понятно. А мы спросить не додумались.
Миссис Стеббинс лишь руками развела.
– Спрашивай теперь. Ты ведь зачем-то меня позвал, верно?
Этан отрывисто кивнул.
– Как отпустить дух Оливии Кларк?
Ведьма вздохнула.
– Договорись с викарием…
– Уже.
– Шустрый мальчик. – Она одобрительно усмехнулась. – Платье у тебя?
Я молча вытащила сверток.
Ведьма брезгливо потыкала пальцем в ветхую ткань.
– Тяжеловато с этим будет работать.
Оливия с истинно театральным чутьем выбрала именно этот момент, чтобы появиться. Она уперла руки в бока и притопнула ножкой.
Ведьма усмехнулась.
– Не нравится?
Оливия издала громкое: «Пффф!», отшвырнула полусгнившую ткань и распахнула дверцы платяного шкафа. Пошелестела вешалками… и уверенно выбрала мой новый траурный наряд. Требовательно ткнула пальчиком. Мол, это хочу!
– Женщины… – хмыкнул Этан.
Мы трое посмотрели на него не очень-то благосклонно, и Этан тут же пошел на попятную.
– Как изволят прекрасные леди! – И руки поднял.
– После похорон, – выдвинула свое условие я.
Оливия жестом дала понять, что несколько часов, так и быть, подождет.
– Погодите, – спохватилась я. – Выходит, мы зря искали настоящее платье?
Этан лишь выразительно вздохнул. Это ведь я отговорила его подыскать замену.
– Ну что ты. – Ведьма покачала головой, как будто я сморозила невесть какую глупость. – Настоящее платье – якорь, без него ничего бы не вышло. Ладно, встретимся после похорон. Вечером загляну.
– Еще минутку, – спохватился Этан. – Скажите, а дух Джозефа Кларка вы можете вызвать? Конечно, он вряд ли захочет с нами беседовать, но мне хотелось бы задать ему парочку вопросов.
– Я – не могу. – Ведьма усмехнулась и ткнула пальцем в насторожившуюся Оливию. – А вот ты, деточка, вполне. Когда я начну обряд, ты окажешься на пороге между тем миром и этим. Так что сможешь нырнуть на ту сторону и вернуться. А ты ведь ему законная жена, так что увильнуть Джозеф не сможет. Так что, окажешь инспектору услугу?
Оливия восторженно захлопала в ладоши. Понравилась ей идея сделать муженьку гадость.
– Миссис Стеббинс, вы невероятны! – воскликнул Этан искренне.
Она рассмеялась и погрозила ему пальцем.
* * *
Не хотела бы я, чтобы мои похороны были похожи на эти.
Со стороны все выглядело более чем достойно: толпа родственников в трауре, речь викария у разверстой могилы, ворох цветов…
Вот только родственники переминались с ноги на ногу, не скорбя, а лишь соблюдая приличия. Питер, которого Хопкинс все-таки вынужден был отпустить, вообще часто поглядывал на часы. Сирил что-то строчил в неизменном своем блокнотике («Небось опять про убийства сочиняет!» – буркнул сторожащий его Хопкинс неприязненно). Кларисса зевала и разглядывала свои ногти в модных перчатках с открытыми пальчиками. Тереза перешептывалась с Далтоном, они трогательно держались за руки. Линнет, как всегда, грезила с открытыми глазами. Ни слез, ни тяжких вздохов, ни тени горя.
В речи священника остро недоставало чувства. Он читал положенные слова скороговоркой, торопясь поскорее отбыть повинность.
А цветы… Что цветы? Увянут и сгниют, как плоть старика, который причинил своим близким столько горя. Так сказал бы мой отец-викарий, не к ночи будь упомянут.
Наконец все закончилось. Из-за туч выглянуло солнце, семейство отправилось в Лонг-хаус, а Хопкинс повез Сирила в полицейский участок. Мы с ним не поехали. Что толку? Давать показания Сирил, к вящему негодованию Хопкинса, отказался наотрез.
* * *
Рассуждая об альбионских газетчиках, я руководствовалась своими впечатлениями об их американских коллегах. В силу моей прежней профессии опыт общения с этой пронырливой братией у меня был немалый, так что я была уверена, что знаю о журналистах все. Ошиблась.
Альбионские газетчики не пытались перелезть через низкую кладбищенскую ограду. Не кидались под колеса авто. Не тыкали нам под нос свои микрофоны.
Нет! Они чинно поджидали у ворот Лонг-хауса – с тем, чтобы вежливо попросить разрешения сфотографировать семью на лужайке.
– Дорогая, – посмеиваясь, шепнул мне Этан, – ты похожа на ребенка, которому сказали, что Санта-Клауса не бывает.
– Скорее напротив, – возразила я, обмахивая пылающее лицо рукой. – Я – взрослый, которому только что доказали, что на самом деле он есть!.. Неужели они всегда так себя ведут?
Этан пожал плечами и напомнил:
– Альбионские законы очень строги к нарушителям права частной собственности. А Кларки, в отличие от многих других семей, не распродавали владения – просто не могли из-за завещания прадеда. Земля на многие мили окрест принадлежит Кларкам, поэтому газетчики боятся в случае чего угодить за решетку.
У меня прямо от сердца отлегло. Пошатнувшийся было мир вновь крепко встал на место…
Дверь нам открыла горничная.
Питер удивленно проводил взглядом Далтона, который вместо того, чтобы помочь господам снять пальто и принять у них шляпы, сел в автомобиль вместе с Терезой и уехал.
– Куда это он? – пробормотал Питер ошарашенно, приглаживая свои уже изрядно поредевшие волосы. – Разве у него сегодня выходной?
Бедный малый еще не знал, какое потрясение его ждет. Вряд ли в тюрьме его снабжали свежими новостями из жизни Лонг-хауса, так что Питеру еще предстояло узнать, что он лишился дворецкого и кухарки, зато приобрел взамен зятя и единокровного брата. Полагаю, эти известия изрядно подпортят ему радость освобождения, но такова жизнь. Что-то находишь, что-то теряешь…
– Лучше скажи-ка мне, дорогой, – начала Маргарет тоном жены, решившей не сходя с места устроить благоверному скандал, – зачем ты выкинул этот фортель?
Линнет увела мать с тем, чтобы уложить в постель, так что никто не мешал супругам ругаться прямо в холле. Мы с Этаном старались держаться незаметно – и бессовестно подслушивали.
– Фортель? – повторил Питер, хлопая бледными ресницами. На мгновение мне даже стало его жаль.
Она нетерпеливо отмахнулась.
– Глупость. Выходку. Идиотскую затею. Называй как хочешь. Короче говоря, зачем ты признался в убийстве?
– Но, дорогая… – промямлил он, затравленно озираясь. – Я думал…
– Ты не думал! – рявкнула она. – Иначе никогда бы не измыслил такую глупость! Подумать только, я!..
Она наступала на него, тыча пальцем.
– Ну… я… – промямлил окончательно деморализованный бедняга, пятясь от разгневанной жены.
– Положим, я убила твоего отца, – сказала она таким тоном, что Питеру стоило бы забаррикадироваться в погребе, пока не поздно. – Положим. Каждый, кто знал Джозефа Кларка дольше трех дней, мечтал его прикончить. Но как ты мог подумать, что я подкинула тебе этот
