одумается и вернётся, таяли всё больше и больше. Но Алевтина Степановна даже не пыталась что-либо предпринять — может, от подсознательного страха, что ничего уже исправить нельзя. Слишком поздно, слишком далеко всё зашло… А в результате не останется и вообще никаких надежд…
— Аля, ну я же вовсе не то имел в виду… Да вообще ничего… Но ясно же, что это — конец. Давно уже ясно. Зачем самих себя обманывать…
— Витя, — голос её вдруг стал жалобным, — да я бы и пошла, и бросилась… Но она же меня после того раза на порог не пустит…
— Хочешь сказать, ты бы на её месте так поступила?
В былые времена подобная шпилька не сошла бы Виталию Викторовичу с рук, но сегодня жена словно даже не заметила её. Оба они сильно сдали за последние годы — хотя внешне это и не слишком бросалось в глаза. Они редко когда ходили в гости и давно уже не принимали никого у себя. Обычное светское пустословие в любой момент грозило превратиться в мучительный допрос: «Ну и как он там, в столицах? Наверное, совсем уже взрослый стал, девушку завёл? А на снимки последние можно взглянуть? Странно, он же раньше так много фотографировал…»
— Поезжай к нему, завтра же… Нет, лучше прямо сегодня. Ты ведь давно в министерство собираешься — успеешь ещё командировку оформить. А я полдня возьму за свой счёт, соберу тебя. Вы же хорошо расстались, тебя он послушает.
— Что он послушает? Что ты хочешь, чтобы я ему сказал?
— Скажи, что мы… что я была неправа…
— Будто он и без меня не знает…
— Скажи, что раскаиваюсь. Что извиняюсь — он же этого хотел… Скажи что угодно, лишь бы только он вернулся и всё опять стало хорошо…
— Ну, здравствуй, сын, — отец встал со стула и протянул ему руку.
— Привет… — Андрей пожал её и, побледнев вдруг, испуганно спросил: — С мамой что-то?
— С мамой? Нет, нет, с ней всё в порядке…
— Так я пошёл тогда… — Вадим поскорее ретировался к двери. — Приятно было познакомиться.
— Взаимно, — Виталий Викторович кивнул ему на прощанье. — Андрей, ты с ужина?
— Нет, со встречи с японцами… Да неважно. Как раз кого-нибудь сагитировать собирался.
Он повертел в руках веер и сунул его на полку, поверх стопки старых конспектов.
— Тогда, может, составишь мне компанию?
— Пошли. Наша столовка тебя устроит?
— Вполне. Хотя вообще я думал в ресторан тебя пригласить.
— В порядке облагодетельствования нищего студента? — последовал саркастический вопрос.
— Андрей, не заедайся. Я поговорить приехал.
Они вернулись к лифтам… Приезд отца выбил его из колеи. Не то чтоб он был совсем уж не рад… Но вот начнётся сейчас давление на психику, типа, мать извелась там вконец…
— Мы слышали, ты распределился уже? — начал разговор Виталий Викторович, когда они сели.
— Информация и впрямь распространяется со скоростью света, — иронично хмыкнул в ответ Андрей.
— Сын, я надеялся, мы с тобой нормально поговорим…
— Да не, пап, ну чего… Я ж не отказываюсь. Спрашивай, что хочешь — раз уж приехал. Распределился, хоть и не совсем официально ещё.
— Мы же ничего о тебе не знаем, нам всё интересно… Это туда, где знакомый твой? Сергей, кажется?
— Ну да.
— Андрей, я сейчас, может, глупость спрошу… А забрать тебя оттуда не могут? Ты ведь офицер? Сейчас все беспокоятся…
— Лейтенант запаса войск ПВО страны, честь имею. Нет, пап, это ж не армия, обычный НИИ. Ну, почти. Наоборот даже, нам на первые шесть месяцев войны отсрочка положена. Хотя это и условность чистая: сколько та война вообще продлится. Да и шарахнут по нам, если что, в первую очередь.
— Настолько серьёзное место? А где это хоть примерно, можешь сказать? Или тут я действительно не должен спрашивать?
— Строго говоря, нет. Но родичи, я так понял, у всех знают. На карте покажу, как в комнату вернёмся. Только в институте у вас — да и вообще нигде — об этом правда лучше не трепать.
— И гостей к вам туда, ясно, не пускают…
— Не знаю точно, не спрашивал, — пожал плечами Андрей. — Скорее всего, нет. Только вам-то что?
— Опять ты заедаешься… — покачал головой отец. — Мать помириться хочет.
— После четырёх лет? Да нет, я ж не против. Вопрос только, что она под этим понимает.
— Что понимают под помириться…
Андрей взглянул ему в глаза.
— Не знаю. Кто что, я думаю. Слушай, пап, серьёзно. Четыре года от вас — ни слуху, ни духу. Вот словно вам на меня ну абсолютно наплевать. И знаешь, я уже даже свыкся как-то с этой мыслью. Но тут вдруг образуешься ты и заявляешь, что она, оказывается, мириться хочет. Хочет — так чего ждала столько времени? Надеялась всё, что мы с Катей поссоримся — а как поняла, что не дождётся, так сразу готова, скрипя зубами, терпеть нашу «порочную связь»? Ну и на кой оно мне? Для того только, чтоб через дельта-тэ опять разругаться вусмерть? Да и не со мной ей мириться надо, если уж на то пошло.
— Андрей, не заводись. Она действительно хочет помириться. Совсем. И прежде всего с Катей, конечно.
— Ну а чего тогда тебя в Москву понесло? Она телефон забыла? Так в справочнике есть, на букву «Ш».
— Мать хотела, чтобы ты предварительно Кате позвонил, договорился… Боится, она с ней разговаривать не захочет. Особенно если ты не велишь…
— Ах, так сейчас, выясняется, уже не она меня, а я её против вас настраиваю. Интересная логика. Ну ладно, мне, что, жалко, что ли. Доели? Пошли на переговорный — это здесь же, в здании.
Она почему-то надеялась, что разговор отложится до завтра. Наверное, просто хотелось собраться с мыслями, подумать, что скажет… Но не прошло и пяти минут, как телефон зазвонил опять. В слабой надежде, что это кто-то другой, Катя сняла трубку.
— Алло?
Только кому ещё звонить ей в такое время… Хотелось бы встретиться, поговорить… У них, у неё, в любом месте, где ей будет удобно… В любое удобное для неё время… В голосе Алевтины Степановны явственно слышались просительные, почти что заискивающие нотки — и Катя почувствовала себя крайне неловко, будто она намеренно унижает свекровь за прошлые обиды.
— Через час у меня вас устроит?
— Разумеется. Постараюсь быть вовремя…
В голове ни с того ни с сего родилась хулиганская мысль: переодеться в свободный балахон — и пусть гадает… Но сегодня это было бы, пожалуй,
