взгляд, история убедительно показывает, что все стороны человеческой жизни (экономика, политика, семья, любовь, культура, образование, воспитание детей, здравоохранение и т. д.) неплодотворны, не продуктивны, бесперспективны из-за неминуемого (рано или поздно) разрушения, если в их основе не лежит человеческая мораль, сформулированная в религиозных заповедях.
Эти заповеди изложены в Ветхом завете, признаются и в христианстве, и иудаизме, и в исламе. Близкие к ним принципы понимания мира в индуизме и буддизме.
Без признания этих заповедей — жизнь людей превращается в суету сует, в пагубную для них бессмыслицу. Думаю, судьба отдельного человека, народа и человечества во Вселенной определяется пониманием важности этих принципов и, главное, их соблюдения.
Наша страна, наш народ слишком далеко ушел от этих принципов. Поэтому для устранения пагубных процессов, для создания только основных путей к нормальной жизни потребуется нам не менее 50–60 лет. При условии согласия большинства общества, ну хотя бы думающей его части.
После 1991 года. Слом комсистемы. Начало демократических реформ
Сразу, к великому сожалению, надо сказать, что за все годы реформ возрождения крестьянства как главнейшей, первейшей задачи не произошло.
Упущена последняя надежда использовать остатки крестьян изреженных деревень и жителей сел (районных центров) — выходцев из крестьян, недалеко ушедших от крестьянского труда и имеющих на генетическом уровне тягу к жизни на земле.
Страна остается практически без крестьянства, как дом без фундамента или дерево без корней. И не только в смысле поставщика сельхозпродукции, но и солдат для армии, рабочих для промышленности и строительства и т. д. А главное — этнос российский лишается своей консервативной части, близкой к природе, заземленной, а поэтому сохраняющей неистребимое чувство реальности и жизненную философию, позволяющую этносу выживать на планете Земля и, надо думать, во Вселенной.
Ибо крестьянство в этносе — как стволовые клетки в организме человека. При их отсутствии организм обновляться не может.
Такое советское наследство не представляло возможности быстрого развития сельского хозяйства в обновленной России. Пролетаризация (люмпенизация) крестьянства ни в одной так называемой социалистической стране успеха не имела. Следствием везде в таких случаях был голод.
Восстановление важнейшего сословия — крестьянства — задача наитруднейшая. По-моему, нигде и никогда ее не решали. Только мы устроили ее себе. А решать надо, если хотим выжить. Самое печальное при этом, — мы еще не поняли, что эту задачу надо непременно решать.
Небывалую сложность решения не совсем понимали демократы — реформаторы, так как они в основной массе горожане. Обычного для других стран и народов способа подъема сельского хозяйства частной собственностью на землю в нашем случае недостаточно, при всей абсолютной необходимости ее и у нас.
Общество не прониклось пониманием того, что оживление экономической жизни страны обычно начинали с сельского хозяйства. Отечественный ученый начала XIX века М.Г. Павлов (неординарный физик и химик, классик земледелия), ознакомившись с опытом европейских стран сделал доклад "О побудительных причинах совершенствовать сельское хозяйство в России преимущественно перед другими отраслями…", который также не встретил понимания в тогдашней России. Запоздалое понимание стоило нам революции и всем последующим обвалом.
В свое время этот закон использовали большевики, начав восстановление экономики с НЭПа.
Конечно, главным условием оперативного решения этих задач является наличие в обществе согласия, что и как делать.
У нас этого согласия не было, да, пожалуй, и сейчас нет. (В этом смысле мы разительно отличаемся от стран Восточной Европы и Прибалтики, где эти кризисные годы уже прошли давно. По-видимому, сказывается слишком наше длительное "коммунистическое заболевание", а не какая-то наша национальная черта или географическое расположение). Люмпенизация захватила все слои населения. Настоящего развитого гражданского общества у нас нет.
Равнодействующая сил в нашем обществе долго была близкой к нолю. Мы сделали 1–2 шага и бессмысленно опасно качаемся, не желая осмысливать обстановку. При этом не исключены многие опасности. Из них возврат к "коммунизму", наверное, не самый страшный, потому что он приведет неминуемо уже к полному в нем разочарованию всех без исключения. Более опасен курс на национализм, на поиск причин наших неудач в других народах и странах и превращения их во врагов, с кем надо воевать. Появились страшные новые силы, тянущие (толкающие) нас в бок от торной дороги прогресса, чуть ли не к другой форме фашизма, не испытанной еще нами, к войне с другими народами, якобы виновными в бедах нашей жизни. Этой ошибки, если мы ее совершим, нам уже не пережить.
Нефтегазовый наркотик усыпил наш разум, позволяя жить без своих крестьян, без собственной экономики и науки. Но в то же время обилие незаработанных денег, а по воле случая — неожиданного поднятия цен на нефть, позволило расходовать их абсолютно нерачительно, разворовывать чиновникам, снова сжигать их бесследно для нашего будущего и для своей экономики на военные расходы, радуя наших генералов и надувающихся от гордого величия руководителей страны. Расплата от этой опасности будет очень пагубной, масштабы которой трудно даже предусмотреть.
Возрождение крестьянства и сельскохозяйственного производства осложнялось и до сих пор осложняется инфраструктурой отрасли, построенной в соответствии с социалистическими постулатами планового хозяйства, когда предприятия, перерабатывающие сельхозпродукцию и обслуживающие земледелие и животноводство, были отчуждены от колхозов и совхозов и сконцентрированы в городах. Вы там, трудовые крестьяне, производите и быстренько — быстренько свою продукцию государству. Ваше дело — производить. Дело партии и государства — распоряжаться продукцией. Была ваша, стала наша. Сколько решим, столько и заплатим.
Чудесная диспозиция коммунистической формации. Кто-то в коммунизме, остальные — то ли роботы, то ли прислуга господ — рукамиводителей.
Вся эта инфраструктура (масло — и крупозаводы; элеваторы, мель-мясокомбинаты; предприятия по мелиоративному, агрохимическому, техническому, энергетическому научному обслуживанию; учреждения по кредитному и научному обслуживанию; и т. д.) были в руках бюрократического государственного аппарата, в первую очередь партийного, зависящего только от вышестоящих начальников. Она входила в систему агрогулага, как метко назвал ее Ю. Черниченко.
В начале реформ после 1991 года пока та малая оставшаяся часть настоящих крестьян думала, взвешивала можно ли доверять изменениям в политической жизни страны, серьезны ли они или это очередная чиновничья игра, тем более что "новая" местная власть представлена старыми лицами из комсоветских начальников в большинстве своем сугубо коммунистического (даже большевистского) замеса. Реформа началась, как известно, сверху, и долго шла, со скрипом до мест. Охранители же агрогулага быстро сориентировались. Раз государство перестало их содержать, надо находить другого кормильца. Зарабатывать, производить что-то они же сами не могут, отучены. И стали приватизировать имевшиеся и ранее в их фактическом распоряжении предприятия по типу закрытого акционерного общества, включая в состав трудового коллектива если не самих бывших
