class="p1">— Какая тебе разница? Ты сюда для чего пришел?
Он вздохнул, покивал, согласился:
— Так-то да, мне, ребята, и не такое есть доводилось. Помнился, — глаза его подернулись мечтательной дымкой, словно воспоминание было одним из самых счастливых, — нашли мы как-то антилопу. В расщелину она провалилась, но не глубоко. Птицы ее обклевали, грызуны местами… Но мяса еще было достаточно. Правда, подтухла основательно, и черви завелись…
Славка позеленел и подавился. Я не стал уточнять, в каком это месте глобуса Косте доставал из расщелины антилопу. Скорее всего там, где по официальным данным бравых советских служак и не было никогда. Он тоже не стал развивать тему. Взял в одну руку пирог, в другую чашку, сделал глоток и откусил здоровенный кусок. Проглотил почти не разжевывая, оповестил нас со Славкой:
— Ну и дрянь! Антилопа была вкуснее. Мы червей из нее повыковыривали… Хотя ребята и их…
Славка подорвался и убежал к сортиру. Костя проводил его смеющимся взглядом, отхватил от пирога еще кусок, заглотил, как удав, целиком, сказал уважительно:
— А ты ничего, не слабак.
Я кивнул, а сам подумал: «Знал бы ты, дорогой, сколько лет я проработал врачом, знал бы ты, чего я навидался на своем веку. С таким не захочешь, перестанешь быть слабаком». Костя словно понял, кивнул и доел пирог в один укус. Оставшийся отвар он выпил залпом. Погладил себя по животу, проронил:
— Ничего, переварится.
Я усмехнулся, сходил к поленнице, принес оттуда длинную тонкую щепку, отдал мужчине.
Подожги. Нужно чтобы горело и не тухло хотя бы пять минут.
— Будет сделано.
Он не вставая нагнулся, сунул щепку в костер, дождался уверенно огонька. Потом уселся, заслоняя крохотный кусочек пламени от ветра.
— Глаза закрой, — попросил я, — и думай о том, как долго собираешься жить. О хорошем думай.
Костя снова кивнул, все выполнил в точности. На губы его наползла улыбка. Я убедился, что все идет по плану и принялся шептать заклятие:
Болезнь-кручина, перейди на лучину…
Глава 29.2
К концу ритуала я был основательно выжат. Костя выглядел не лучше. Под глазами у него залегли черные тени. Нос словно истончился, заострился, стал почти прозрачным. Нижняя губа была прокушена до крови.
— Больно? — Спросил я, буквально кожей ощущая его страдание.
Он натянуто улыбнулся.
— Ничего, ради такого дела можно и потерпеть.
— Костя, — из меня неожиданно вырвался вопрос, — а ты где воевал?
Он глянул пытливо, ответил уклончиво:
— Далеко.
Я усмехнулся. Ох уж мне эти тайны! Скоро они потеряют всякий смысл. Он качнул головой.
— Не спрашивай.
— Ты сам начал.
— Бывает иногда, от волнения.
— Останешься на обед?
Костя секунду размыслил. В какой-то момент мне показалось, что согласится, но нет.
— Не могу.
Я пожал плечами. Каждый сам решает, что ему нужно, а что нет. Он поспешил оправдаться:
— Ты не обижайся, я действительно не могу. Лев не знает, что я поехал к тебе.
— Кто он тебе? Друг? — С чего вдруг мне стало интересно, я пока не понимал…
Костя откровенно удивился:
— А то сам не знаешь? У таких, как Лев, не бывает друзей — только нужные люди и подчиненные.
— А к какой категории относишься ты?
Он усмехнулся. Усмешка вышла кислой.
— Я пока успешно совмещаю обе ипостаси.
О своей роли в этой компании я благоразумно спрашивать не стал. Побоялся, что ничего хорошего не услышу.
— Мне пора.
Костя, вспомнив прошлый раз, поколебался и подал руку.
— Пока.
В этот раз я его руку пожал.
Уже за калиткой он вдруг спросил:
— А дальше что?
Дальше. Кто его знает? Отвечать пришлось честно.
— Не знаю. Приходи через пару дней, я посмотрю.
— Угу, я тогда в четверг приеду.
Костя уселся в машину, помахал напоследок рукой и укатил к своему боссу, который делил всех людей на нужных и не очень.
* * *
Остаток дня я просто отдыхал. Лежал на кровати, смотрел телевизор и тихо балдел от безделья. Вокруг меня суетились Вика с Верой. Влад и Славка стучали во дворе молотками — починяли забор. Соломон носился вокруг них и задорно тявкал. Все были при деле.
Вечером давали «Цыганского барона». Девчонки уселись у голубого экрана, вооружившись яблоками и семками. Ребята за столом резались в буркозла. А у меня вдруг заболело сердце — закололо остро в груди, заныло под ложечкой, похолодели ладони. Дом наполнило предчувствие страшной напасти, неминуемой беды. Просто, кроме меня ее никто не чуял.
Часы показывали девять. Я огляделся, ничего подозрительного не нашел. Отругал сам себя за паранойю. Бросил быстрый взгляд на окно. Там было темно и спокойно, даже Соломон не подавал голоса. Сердце не отпускало. Откуда-то пришло понимание, что боль эта к сердечной мышце не имеет никакого отношения, характер ее сугубо иррациональный.
Я придавил ладонью бок и встал. Первой мыслью было сходить на кухню, налить чайку, закусить его конфеткой, посидеть в тишине, может быть, полистать бабкину книженцию… Но ноги понесли меня во двор.
Соломон сидел у самого крыльца, прислушивался, принюхивался в темноту, нервно прядал ушами. Он тоже чего-то опасался. Завидев меня, виновато вильнул хвостом и вдруг завыл. Я спустился по ступеням вниз, руку положил ему на загривок, проговорил:
— Что, друг, хреновы наши дела?
Пес зарычал. Угрожал он не мне, а кому-то там в темноте за забором.
— Ну-ну, успокойся, — я потрепал его по холке.
Он вдруг вскочил, скинул мою ладонь, подскочил к калитке и снова завыл. Меня пробрало до печенок, до копчика, до пяток. Страх и тоска затопили все вокруг. Я словно прирос к месту. Пальцы до боли, до хруста сжимали точеные перила. Сердце, как сумасшедшее, долбилось в горле.
Бесконечно долгих пять минут ничего не происходило. Даже пес замолк, застыл настороженно. Я решил уже, что все мне померещилось, как вдруг и увидел, и услышал их.
Но сначала раздался выстрел. Пока еще вдалеке. Потом появилась зарница — робкие отблески света. Потом послышались голоса — много, разные, женские, мужские, задорные, визгливые, всякие. Объединяло их одно — шли они сюда, к нам, и несли с собой зло. В этом у меня не было никаких сомнений.
Я метнулся вверх на крыльцо, крикнул в приоткрытую дверь:
— Влад, Лис, быстро сюда. Девочки, одевайтесь теплее и прячьтесь за дом.
Все четверо не стали
