— Сколько захочу.
Она оглянулась по сторонам.
— Никогда не думала, что в переполненном людьми Байи можно найти такие уютные уединенные места.
— Серений любит эту виллу; здесь прошло почти все его детство.
— Могу понять, — сказала Ливилла. — Мы должны быть ему благодарны за позволение пожить здесь.
— Мы совсем одни, любовь моя. Немногочисленная прислуга нам не помешает. Из осторожности я привез врача, чтобы он дежурил у моей постели, в случае если нагрянут преторианцы. Его зовут Евсебий, и он тоже не будет нам помехой.
Сенека взял ее за руку:
— Пойдем, я кое-что покажу тебе.
Они спустились по окаймленной кипарисами и рододендронами извилистой тропе к бухте, а потом по мраморным ступеням к небольшому бассейну, где узкий ручеек, стекая со скал, впадал с тихим журчанием в море. Хозяева расширили природный бассейн и построили в скале грот, в нишах которого стояли мраморные фигуры сирен и нимф.
— Вода стекает с гор. Она просто ледяная, но прекрасно подходит для того, чтобы смыть соль после морских купаний. Ты умеешь плавать?
Ливилла рассмеялась.
— Еще как! Отец научил всех детей, а после его смерти мать следила за тем, чтобы мы регулярно плавали — и девочки тоже. Я с трех лет в воде и плаваю, как нереида!
— Сейчас посмотрим! — крикнул Сенека. — Поплыли наперегонки!
— Я думала, что ты смертельно болен…
Сенека засмеялся.
— Врач прописал мне регулярные морские ванны.
Он повел ее к маленькому пляжу, огороженному темными скалами. Держа друг друга за руки, они остановились. Тишину, пронизанную послеполуденным солнцем, прерывали только дыхание моря и далекий стрекот цикад.
— Если бы сейчас нимфы спустились к нам из своих ниш, я бы нисколько не удивилась, — тихо сказала Ливилла.
Сенека посмотрел на нее с изумлением.
— Как раз об этом я и думал. Во всяком случае, здесь сразу забываешь, что Рим вообще существует.
— Я уже забыла, — сказала Ливилла и разделась. — Поплывем в море?
— Нет, — ответил Сенека. — Я должен сначала тебя хорошенько рассмотреть. Теперь понимаю, почему нимфы остались стоять на своих местах. Они побоялись, что не смогут соперничать с твоей красотой.
Ливилла засмеялась.
— Ты хорошо знаешь, что хочет слышать женщина. Но нимфа могла бы и выиграть спор.
— Никогда, если бы я был судьей.
Сенека тоже разделся и притянул Ливиллу к себе.
— Я до сих пор не могу поверить, что держу тебя в объятиях, что мы можем быть вместе, в то время как Калигула, наверное, плетет в Риме свою смертоносную паутину. Он ненавидит счастливых людей…
Ливилла закрыла ему рот.
— Ни слова о Калигуле! Я бы хотела услышать сейчас его имя в последний раз. Он не заслуживает упоминания в таком прекрасном месте.
— Ты права, — согласился поэт и приник к устам Ливиллы долгим поцелуем.
Почувствовав сильное возбуждение, он уложил возлюбленную на теплый песок, и та была готова его принять. Они любили друг друга в маленькой бухте, а море своими волнами, как руками, нежно поглаживало их ноги.
Потом они долго плавали, и Ливилла действительно оказалась гораздо проворнее. Она так глубоко ныряла, будто принадлежала к свите самого Нептуна, бороздящего море с тритонами и нереидами. После купания они с криками окунулись в ледяную воду, обрызгивая друг друга, и снова выбежали на берег.
Ливилла встряхнула распущенными волосами, облепившими ее грудь и плечи. Взяв полотенце, Сенека насухо вытер ее тело, не забыв покрыть нежными легкими поцелуями плечи и затылок. Стоя сзади, он обхватил руками ее груди.
— Они как раз созданы для моих рук, подходят, будто сделаны на заказ.
— Как и должно быть у мужчины и женщины. Пока двое любят друг друга, каждый — лишь половина общего тела. Моя грудь жаждет твоих рук, мой рот — твоего поцелуя, а лоно — твоего фаллоса. Мы соединяемся и становимся одним телом — как было задумано богами.
— Ты ставишь под сомнение мое звание поэта, — улыбнулся Сенека. — Мне остается добавить к твоим словам, что я, соединяясь с тобой, сам себя чувствую богом. Этот подарок нам прислали с Олимпа, чтобы мы хоть на миг испытали божественное наслаждение. Но боги завистливы, они ограничили это чувство всего несколькими мгновениями.
Ливилла натянула тунику.
— И это говоришь ты, который не верит ни в каких богов!
— Я верю в божественное, не спрашивая, откуда оно приходит. А теперь пойдем в дом, сядем на террасе и встретим заход солнца соррентийским вином.
17
Клавдий Цезарь, дядя императора, знал, как нелегко ему будет сохранить свою жизнь во время правления племянника. Он старался находиться подальше от Рима, насколько это было возможно, и работал в своем загородном имении над многотомным историческим трудом.
И все же он являлся членом правящей династии, а это предусматривало выполнение определенных обязанностей. Клавдий был членом коллегии жрецов Августа и занимал ряд других почетных должностей.
Сразу после своего вступления на трон Калигула назначил его консулом, но сделал это не в знак уважения к дяде, а чтобы позлить сенаторов. Однако Клавдий правильно оценил опасность своего положения и старался изо всех сил производить и дальше впечатление далекого от мира рассеянного ученого. Он, который держал в памяти материал целых библиотек, делал вид, будто ничего не может запомнить, путал имена и события, разыгрывая в обществе Калигулы глупца, как от него и ожидали. Поскольку племянник постоянно отпускал в его адрес злорадные шутки, остальные, подыгрывая ему, тоже не проявляли по отношению к старику ни капли уважения.
Если становилось известно, что Клавдий приглашен к императорскому столу, все радовались в ожидании его появления: ведь присутствие заикающегося человека, лицо которого временами искажалось от нервного тика, обещало возможность повеселиться особым образом. По рассеянности — или он делал это нарочно? — Клавдий всегда появлялся последним, и все получали несказанное удовольствие наблюдать, как он, прихрамывая, обходит зал в поисках свободного места. Поскольку Клавдий работал допоздна, к полудню его одолевала усталость, и он часто засыпал за обедом. Тогда дворцовые весельчаки использовали его в качестве мишени для стрельбы косточками фиников и оливок. Когда же тот просыпался, делали невинные лица, и Калигула, бывало, спрашивал:
— Ну, дорогой дядя, какие ты видел сны? Может быть, о приключениях твоей супруги Плавтии? Ты и правда единственный, кто не знает о ее похождениях? Но мужья вечно узнают обо всем последними.
За столом раздавались взрывы смеха, и кто-то выкрикивал:
— Ну вот и он наконец тоже узнал!
