Было почти десять; непривычный серый свет над мединой, серый день, а не рассвет. Стенхэм привстал и дернул за звонок. На сей раз в дверь постучал Абдельмджид. Не вставая и не открывая дверь, Стенхэм крикнул, что хочет завтракать. Потом прошел через комнату к умывальнику, плеснул холодной воды в лицо и причесался. На обратном пути к постели отпер дверь. Лег, откинувшись на подушки, и в ожидании завтрака стал глядеть на смутные очертания холмов за городскими стенами. Легкий дождь затуманил воздух, обесцветив пейзаж: в сером блеске расплывались привычные ориентиры.
Абдельмджид явно не спешил. Когда же он вошел с подносом, лицо его было каменным, что лучше всяких слов давало понять, что он не настроен вести разговоры. Взглянув на него, Стенхэм тоже понял, что ему не хочется говорить со слугой. Они обменялись парой слов о погоде, и Абдельмджид вышел.
Под конец завтрака Стенхэм всегда начинал обдумывать, что написать за утро. Но сегодня о работе не могло быть и речи. Было совершенно невозможно фантазировать о прошлом, когда настоящее таилось за окном, точно бомба, ежеминутно готовая взорваться. Это, а вовсе не предупреждения националистов или угрозы французов, был самый веский аргумент в пользу того, чтобы покинуть город. Раз не удастся работать, нет смысла оставаться; разумнее всего перебраться в другое место — скажем, в испанскую зону, где он по-прежнему будет в Марокко, но Марокко, еще не отравленном ядом настоящего. Стенхэму не хотелось уезжать, он боялся идти к Моссу и обсуждать с ним отъезд, но сейчас приходилось иметь дело с непреложными фактами. Обычно в эти минуты, пока поднос с завтраком все еще лежал у него на коленях, он понимал все яснее. Идеи, возникавшие позднее, могли увести его далеко от реальности, потому что тогда подключался механизм самообмана, который в этот ранний час еще не работал.
«Ладно. Решено. Уезжаю». Пусть Мосс остается, если хочет, а он больше колебаться не будет. Одеваясь, Стенхэм взглянул на пасмурную дымку за окном, он был благодарен дождю, из-за которого решение казалось менее болезненным. Было легче отречься от такого города — бесцветного и мокрого, когда холмы за стенами были не видны, а улицы превратились в потоки жидкой грязи.
Примерно час он методично укладывал вещи, ставя упакованные чемоданы в ряд возле двери, чтобы их можно было сразу отнести вниз. Вместо того чтобы заранее извещать контору об отъезде, он решил попросить счет в последний момент: так у администрации будет меньше времени добавить плату за выдуманные дополнительные услуги, которыми они любили насыщать свои factures[119]. Когда он запихивал грязные рубашки в спортивную сумку, набитую книгами, раздался телефонный звонок.
— Привет, — произнес веселый голос.
Он уже открыл было рот, чтобы ответить, но так ничего и не сказал, просто держал трубку в руке и глядел на стену в нескольких дюймах перед собой.
— Алло, — вновь донесся голос.
— Ли? — спросил Стенхэм, хотя уточнять не было необходимости.
— Доброе утро.
— О Господи! Где вы были? Где вы сейчас?
— Я была везде, а сейчас — у себя в комнате в гостинице, той самой, вашей гостинице, «Меринид-Палас», Фес, Марокко.
— Вы здесь, в гостинице? — переспросил Стенхэм. — Но когда вы приехали? — Он чуть было не спросил «Зачем вы приехали?» и, обернувшись, взглянул на чемоданы, выстроившиеся возле двери. — Когда мы встретимся? Я должен вас видеть прямо сейчас. Мы не можем разговаривать по телефону.
В ответ послышался довольный смех.
— Мне очень хотелось бы вас повидать, — сказала Ли. — Можем встретиться в той комнате наверху, с большим окном.
— Когда?
— Когда угодно. Хоть сейчас.
— Я тотчас же спущусь.
Стенхэм пришел первым, но Ли появилась буквально через минуту; она ничуть не изменилась, разве что выглядела еще лучше. Кожа ее посмуглела, а волосы, выгоревшие на солнце, из каштановых стали золотистыми.
Они сели на подушки у окна. Сам Стенхэм больше молчал, предоставив ей вести разговор. Ли объяснила, что просто решила съездить в Мекнес, потом поехала в Рабат, послала телеграмму своей парижской приятельнице — француженке, которая вышла замуж за военного, служащего в гарнизоне в Фум эль-Хенеге, это на самом краю Сахары, они пригласили ее погостить, она поехала, и все было замечательно. Почему она так неожиданно покинула Фес и, прежде всего, почему вернулась обратно — когда очередь дошла до этих двух вопросов, Стенхэм почувствовал, что не способен их задать.
— Знаете, — сказал он, — а ведь я чуть было не поехал тогда за вами в Мекнес.
— Правда? — спросила Ли, явно заинтересованная. — Зачем?
Стенхэм достал бумажник и вынул из него сложенную телеграмму.
— Взгляните. Это ваша телеграмма, которую я тогда получил, — сказал он, расправляя телеграфный бланк на подушке перед Ли. — Взгляните. Разве здесь не написано: СОБИРАЯСЬ МЕКНЕС? Я не был уверен, где тут опечатка. Принял желаемое за действительное.
— Ну и хорошо, что не приехали, — рассмеялась Ли. — Все равно бы меня никогда не нашли.
— Держу пари, что нашел бы. Вы ведь остановились в «Трансатлантик»?
— Нет. Я была в маленькой арабской гостинице «Реджина». Довольно мрачное место.
Стенхэм недоверчиво взглянул на нее, чувствуя, как вновь пробуждаются тревожные подозрения. На этот раз, даже если это положит конец их дружбе, он выяснит все до конца.
— Ну и ну, — произнес он сокрушенно. — Вы просто сумасшедшая.
Ли явно заметила, что с ним творится что-то неладное, и с любопытством разглядывала его.
— Но почему? Вы что — считаете, что мне не пристало останавливаться в дешевых гостиницах, или есть другая причина? Знаете ли, все эти разъезды обходятся недешево. Невозможно жить в «Меринид-Паласе» или в «Трансатлантик» все время.
Стенхэма такой ответ не вполне устроил.
— Ли, вам прекрасно известно, что я имею в виду. — Но, разумеется, он не мог раскрыть все карты сразу. — Здесь идет самая настоящая необъявленная война, стреляют, каждый день рвутся бомбы, а разгуливать так, как вы, люди и в спокойные времена не решаются. Что скажете?
Ли снова рассмеялась.
— Скажу, что все дело в том, что живешь только один раз.
— А ничего получше вы не могли придумать? Что-нибудь более искреннее, — сказал Стенхэм, пристально на нее глядя.
— Более искреннее? — переспросила Ли удивленно.
Стенхэма неожиданно одолели сомнения, он рассмеялся.
— Вы поставили меня в безвыходное положение, — произнес он, делая вид, что искренне раскаивается. — Я хотел спросить — уж не шпионите ли вы тут для кого-нибудь?
— Что за странности вы говорите! — воскликнула Ли, недоуменно откинув голову. — Презабавный вы человек!
