что это изделие было привезено из Италии моим предком, сэром Хьюбертом Риверзом, так что в первую очередь я должен кое-что вам о нем рассказать. Родился он году приблизительно в тысяча пятисотом и прожил больше девяноста лет, то есть срок его жизни практически совпал с шестнадцатым веком. Едва Хьюберт достиг совершеннолетия, отец его умер, и таким образом сын еще в юношеском возрасте сделался до некоторой степени важной персоной. Через год или два Генрих Восьмой посвятил его в рыцари, и вскоре cэр Хьюберт в составе свиты английского посла был отправлен в Рим.
Там на блестящего молодого человека обратили внимание, и спустя недолгое время он оставил дипломатический пост и вошел в круг приближенных папы римского, хотя никакого официального назначения не получил. Когда произошел разрыв между Генрихом и папой, сэр Хьюберт присоединился к свите имперского посла, чем обезопасил себя от собственного государя, который не мог себе позволить поссориться еще и с императором; кроме того, отныне исключались какие бы то ни было неловкие вопросы относительно религиозных убеждений сэра Хьюберта.
О его жизни в Риме мне практически нечего поведать, замечу только, что, если верить семейной легенде, он вел себя как типичный представитель эпохи Ренессанса. Понемногу ради забавы уделял время искусству, литературе и политике, но куда больше – астрологии и чернокнижию, будучи членом прославленной – или же ославленной – Академии. Вы помните, наверное, что это общество, основанное в пятнадцатом веке печально известным Помпонио Лето, устраивало свои встречи в одной из местных катакомб. При папе Павле Втором члены Академии были взяты под стражу и обвинены в ереси, однако доказать ничего не удалось, и впоследствии, как полагали современники, все они вернулись на праведную стезю. Ныне известно, что они не только не исправились, но окончательно погрязли в пороке. Изучая язычество, они дошли до поклонения Сатане; наконец их деятельность вновь сочли подозрительной, и следствие было возобновлено.
Сэр Хьюберт, однако, почуял, куда дует ветер, воспользовался своей близостью к имперскому послу и беспрепятственно удалился в Неаполь. Здесь он дожил до восьмидесяти лет, и никто в Англии не ждал, что он вернется на родину. Тем не менее он вернулся и привез с собой большое собрание книг и рукописей, картины, а также этот образчик ювелирного искусства. Смерть и похороны сэра Хьюберта пришлись на последнее десятилетие шестнадцатого века.
Племянник сэра Хьюберта, унаследовавший от него имение, был благочестивый католик, выпускник семинарии в Сент-Омере. Просмотрев манускрипты сэра Хьюберта, он сжег бо`льшую их часть, но оставил один том, где содержалась опись привезенных из Неаполя вещей. Фонтан там тоже упомянут. Собственно, его описание занимает целую страницу: имеется эскизик, указан автор – Челлини и добавлено еще несколько фраз, смысла которых я так и не понял. Но не сомневаюсь в том, что шар использовался для дурных целей, вот почему мне не нравится, когда его ставят на стол. Если бы Эйвисон меня спросил, я запретил бы ему доставать фонтан из хранилища.
– Тогда я очень рад, что он вас не спросил, mein Herr [23], – напрямик заявил немец, – а то как бы я увидел этот шедевр? А упомянутая вами опись – можно мне взглянуть?
– Конечно, герр Ауфрехт, – кивнул сквайр, подошел к одному из книжных шкафов, отпер стеклянную дверцу и извлек на свет небольшой томик в выцветшем переплете из красной кожи с золотым тиснением.
– Вот она, эта книга. Сейчас я найду страницу с эскизом. – Вскоре он протянул томик профессору. Заглянув туда, я увидел довольно мелкий рисунок, на котором, вне всякого сомнения, была изображена стоявшая перед нами чаша. Внизу было написано несколько строчек; и рисунок и надпись были сделаны рыжеватыми выцветшими чернилами.
Профессор вновь извлек свою лупу и с ее помощью прочел под рисунком:
«Предмет: Vasculum argenteum, crystallo ornatum in quattuor statuas imposito. Opus Benevenuti, aurificis clarissimi. Quo crystallo Romae in ritibus nostris pontifex noster Pomponius olim uti solebat. [Сосуд из серебра, украшенный хрустальным шаром, который поддерживают четыре статуэтки. Работа Бенвенуто – славнейшего из ювелиров. В былые дни, в Риме, сей шар использовал при ритуалах наш первосвященник Помпоний]».
– Что ж, как будто все вполне понятно, – заметил отец Бертранд, который внимательно прислушивался к диалогу сквайра с профессором. – Opus Benevenuti, aurificis clarissimi – можно отнести только к Челлини, а последняя фраза, безусловно, наводит на подозрения, хотя, как именно использовался шар, там не сказано.
– Но это не все, – прервал его герр Ауфрехт, – тут есть еще одна надпись, много бледнее. – Он прищурился, вглядываясь, и наконец воскликнул: – Да это же по-гречески!
– В самом деле, – оживился сквайр, – вот почему я не сумел ее разобрать. Весь мой греческий выветрился, едва я успел закончить школу.
Профессор тем временем вынул свою записную книжку и, разбирая надпись, стал заносить туда слово за словом. Мы же с отцом Бертрандом воспользовались случаем, чтобы изучить рисунок небольших плакеток, которыми было украшено основание фонтана.
– Ну вот, готово, – торжествующе объявил вскоре герр Ауфрехт. – Слушайте, я буду переводить. – Немного подумав, он прочитал нам следующее:
«В шаре вся истина о том, что есть, что было и что грядет. Кто смотрит, тому откроется, кто ищет, тот обрящет. Склони слух, о Люцифер, звезда рассвета, к смиренному рабу твоему, войди в мое сердце и пребудь в нем, ибо ты мой почитаемый господин и повелитель.
Фабий Британник».
– Фабий Британник! – воскликнул сквайр, когда профессор замолк. – Но это же слова с основания языческого алтаря, что на заднем плане портрета сэра Хьюберта!
– Совершено очевидно, что в Академии его называли Фабием Британником, – отозвался профессор. – Там всем давали классические имена взамен их собственных.
– Да, не иначе, – согласился сквайр. – Стало быть, он поклонялся Сатане. Ничего удивительного, что он оставил по себе такую недобрую память. Да, но… конечно же! – внезапно вскричал он. – Теперь мне все понятно.
Удивленные этой вспышкой, мы все подняли глаза на сквайра, но он молчал. В конце концов отец Бертранд проговорил негромко:
– Наверное, Филип, тебе есть что нам поведать. Так скажешь или нет?
Немного поколебавшись, старый священник ответил:
– Что ж, если хотите, слушайте, придется только попросить у вас прощения, что не называю имени. Хотя главное действующее лицо уже много лет покоится в могиле, я все же предпочел бы его не называть.
Когда я был совсем молод и не принял еще решение стать духовным лицом, у меня завелся в Лондоне приятель-медиум. Он был тесно связан с другим, очень известным медиумом – Хьюмом, да и сам обладал незаурядным даром в этой области. Приятель неоднократно
