Люси, которую заставляли учить стихи Вордсворта в школе в Антигуа, британской колонии, в климате, где не растут нарциссы. Но Джамайка Кинкейд обожает желтый цвет, а четкая смена времен года в Вермонте идеально подходит для луковичных растений – холодная зима, жаркое лето. Она пишет, мы можем остановиться у нее. Мы вежливо отвечаем, что с удовольствием приедем взять у нее интервью и пофотографировать, но поскольку мы будем всей семьей, разумеется, сами найдем себе жилье неподалеку. Джамайка настаивает, пишет, что у нее достаточно большой дом, чтобы принять много гостей.
А Молиден так и стоит заброшенный. Мы ведь собирались его продавать. Летом 2017-го надо все вычистить и убрать до конца, чтобы можно было фотографировать и показывать потенциальным покупателям. Что, если я не справлюсь? Не осилю и Молиден, и США? Если у меня не останется сил? И раз уж моя семья впервые едет в Штаты (сама я уже была в Нью-Йорке в 1993 году), то, наверное, надо как можно больше всего посмотреть?
Взять напрокат машину, съездить в Мэн, Нью-Гэмпшир, Массачусетс, Вермонт, штат Нью-Йорк, по местам Джойс Кэрол Оутс? Посмотреть Ниагарский водопад? Деньги тают, все очень дорого, и вдруг совершенно неожиданно эта литературная премия! Теперь у нас хватает средств, теперь мы можем осуществить это долгое путешествие в июле 2017 года. Только вот сил у меня совсем нет. Если быть честной с самой собой, то я устала, мой мозг полностью истощен, глаза сами закрываются, засыпаю на ходу… но ничто меня так не утомляет, как нахождение среди людей. Их потребности будто наползают на меня, залезают внутрь моего тела, я превращаюсь в животное, в кошку, которая отправляется в одинокое место. Но самое одинокое место – среди других. И это ужасно, что самое одинокое место – это когда я вместе с другими, с теми, кто меня не понимает.
* * *
Две кошки, Лучик и Клёпа, появились у нас в 2012 году. Лучику дал имя двоюродный брат девочек. Лучик рыжий с белым, диковатый и пугливый, как-то раз он заблудился, мы шли вдоль дороги под дождем и звали «Лучик! Лучик!» Нашли его мяукающим в канаве, принесли домой. Его сестра Клёпа, которую на самом деле зовут Клеопатра, гораздо увереннее в себе. Она настоящая Клеопатра, но мы решили, что для котенка нужно имя попроще и помягче, так она стала Клёпой. Эта кошка черепаховой расцветки. А вот их черный брат-красавчик попал к моей сестре, и ему поменяли кличку с Арна на Кусю. Мы быстро подметили, что Клёпа у нас дома главная, она командует Лучиком. Нас они поделили между собой: Клёпа выбрала меня, Лучик – Матса, а к девочкам они отнеслись одинаково. У Клёпы ежевечерний ритуал – она лижет мою руку, мурлычет, привалившись ко мне. По вечерам она любит умывать мордочку, я много читала о поведении кошек, они лижут руки, когда хотят продемонстрировать свою преданность, но главное – обозначить свое превосходство, показать свое высшее место в иерархии. Да, она маленькая королева – они с Матсом ссорятся, он считает, что она слишком жестока со своим братом. Клёпа еще и чрезвычайно умна и ужасная хитрюга: забирается на стол, когда думает, что мы не видим, по утрам выпрашивает ломтики копченой индейки (когда мы еще едим мясные деликатесы), а Лучик ест только сухой корм, ему в голову не приходит клянчить еду на кухне или возле обеденного стола. Он довольствуется тем, что кладут в миску. Клёпа с веранды забирается на верхний балкон – в душе она охотник, как и ее мама Моррис, – ловит грызунов и оставляет их на коврике под дверью, а Лучик их съедает.
Клёпу не волнует, что я осталась без волос. Она спит рядом со мной, лижет мне руку. Кажется, я пытаюсь ее отстранить? Боюсь, что яд от химиотерапии может попасть к ней в организм?
Как мы это заметили? В том-то все и дело, что не заметили. Точнее, заметили, но поздно. Она стала спать в необычных местах. За книгами на полках. И замолчала. Кошка, которая всегда так много мяукала, перестала с нами разговаривать. Но есть и пить продолжала как обычно. А вскоре свернулась клубочком на задвинутом под стол кухонном стуле, там мы ее и нашли. От индейки она отказалась. Как и от другой еды.
Мы отвезли ее к ветеринару, а дальше все происходило быстро. Она оказалась истощена и обезвожена, ей нужно было срочно вводить питание и восполнять жидкость. По несколько раз в день мы пытались влить ей хоть что-то в рот шприцем, нашей гордой кошке-королеве, но получалось ли?
Разумеется, она была не застрахована. Почему мы не купили страховку? Ей четыре года, в июле должно исполниться пять. Мы ищем признаки улучшения – разве сегодня ей не лучше? Нет, только хуже. Снова едем к ветеринару.
Стоят теплые майские деньки. Мы оставили кошку на ночь в ветеринарной лечебнице, это стоит огромных денег, но у нас не получается ни напоить, ни накормить ее, нам должны помочь специалисты. Когда Матс позвонил, я была не дома, встречалась в городе с Катариной, мы обменивались впечатлениями о тяжелой болезни, гуляли по Юргордену. Мы обе еще чувствуем себя разбитыми, без сил. По моей спине струится пот, когда Матс рассказывает: ветеринар считает, что шансов нет, последний анализ мочи показал, что почки почти не работают. Сегодня пятница, они могут подержать ее на выходных, чтобы в понедельник мы могли ее усыпить… Нет! Клёпа не может умереть! Только не сейчас. Я спешу домой, но это не помогает, люди делятся на любителей животных и на тех, кто животных не любит. На тех, кто понимает всю тяжесть смерти домашнего питомца, и тех, кто считает, что это смешно и даже противно – так любить зверушку.
Наш кот Свен, которого мы взяли у соседей, потому что он не выдержал борьбы за территорию со своим братом Тайсоном, заболел, когда ему было одиннадцать лет, и нам пришлось его усыпить. Такое горе… У него во рту был нарыв. Помню, как Свен лежал у меня на коленях, а я кормила его креветками. Под конец он уже не мог жевать, и мне приходилось смотреть на его страдания. Ветеринары сказали, что он слишком слаб для наркоза и операции, а если гнойник и убрать, то нет никаких гарантий, что он не появится снова… Тогда тоже был теплый, ласковый май. Помню, как Свен караулил мышей возле норы, даже когда
