Книга Расколотый берег - Питер Темпл

Он подошел к двери, встал на ступеньку и стукнул три раза — каждый раз сильнее предыдущего, так что заболели костяшки пальцев.

Подергал круглую дверную ручку. Дверь запиралась на такой же цилиндрический замок, только поновее.

Ладно, ручка — это еще можно объяснить. Но входить в здание без ордера — совсем другое дело. Надо бы позвонить Виллани, объяснить ему, почему он здесь оказался и что собирается делать.

Он осмотрел дверь. За свой долгий век она порядком рассохлась и уже неплотно входила в косяк. Когда в старую дверь врезают новый замок, он потом разрабатывается долго, иногда не один год. Здесь было не так. Он нагнулся и осмотрел язычок замка.

«Уходи, — твердил ему голос разума. — Вали отсюда! Звони Виллани, получай ордер».

Ну и сколько это протянется? Виллани будет делать так, как учил Синго, и, конечно, не удержится от того, чтобы его процитировать. Для того чтобы зайти в этот дом, ему наверняка понадобится очень веский повод.

Кэшин почувствовал, как ему хочется домой, хочется выгулять собак, вдохнуть свежего ветра, растянуться на полу, посидеть у огня, поставить Каллас и, попивая красное вино, прочесть несколько страниц Конрада.

Он взял бумажник, вынул тонкий узкий кусок пластика, покрутил его в пальцах, попробовал согнуть. Пластик был твердый, но довольно эластичный.

Ну что ж, раз сделан первый шаг, надо делать и второй.

Пластик легко вошел между дверью и косяком и чуть-чуть — настолько, насколько было нужно, — отодвинул язычок замка. Кэшин надавил на дверь.

Щелкнув, язычок выскочил из затвора.

Дверь открылась.

Перед Кэшином был широкий коридор, покрытый линолеумом в черно-белую клетку, под которым угадывались линии досок. Он вошел. Затхлый стылый воздух, шорох где-то наверху. Птицы… Скворцы, наверное, поселились прямо под крышей. Пройдет несколько недель, и загадят весь потолок.

— Есть кто-нибудь? — позвал он.

Прошел вглубь коридора, позвал еще раз. Никто не ответил, затихли даже скворцы.

Кэшин открыл первую слева дверь: душевая, совмещенная с туалетом, лейка висит над древней стоячей ванной. В шкафчике над ванной одиноко лежал кусок сухого мыла.

Следующая дверь, уже открытая, вела в кухню с допотопной газовой плитой, простым сосновым столом и пустыми ящиками для овощей.

С другой стороны коридора находилась спальня. В ней стояли односпальная кровать, заправленная белыми простынями, прикроватный столик и лампа. На сосновом комоде лежали два сложенных одеяла. Ящики комода были пусты. Кэшин открыл узкий гардероб. На перекладине болталось лишь несколько проволочных плечиков.

В следующей комнате, тоже спальной, обнаружилась такая же односпальная кровать, только с полосатым матрасом, набитым кокосовым волокном, и стол. Дверь напротив была слегка приоткрыта. Он щелкнул выключателем и понял, что здесь был офис: стол, стул, серый шкаф для бумаг с тремя ящиками и деревянные полки от пола до потолка, на них серые папки-скоросшиватели. Кэшин провел рукой по столешнице, покрытой толстым слоем пыли.

Он подошел к полкам. На каждой висела написанная от руки табличка, закрепленная в латунной рамке. «Переписка по общим вопросам», «Переписка с Квинслендом», «Переписка с Западной Австралией», «Переписка с Южной Австралией», «Переписка с Викторией». На последней полке ничего не было, тогда как на других висели таблички с надписью «Счета». А вот счета из Виктории отсутствовали… Он снял папку с полки «Переписка с Западной Австралией», перелистал ее. Ничего особенного: оригиналы, копии и ксерокопии писем, полученных и отправленных из лагеря «Товарищей», Кейвз-роуд, Басселтон, Западная Австралия.

Кэшин поставил папку на место, выдвинул ящик стола.

Использованные чековые книжки, сложенные пачками и перетянутые резинками. Некоторых книжек, правда, не хватало. Он вытянул книжку из пачки, просмотрел корешки. Значит, отсюда оплачивались все счета «Товарищей».

Он задвинул ящик, вышел из комнаты, открыл дверь в конце коридора. Темнота. Он нащупал на стене выключатель. Мигая, зажглись три флюоресцентные лампы. Поперек шел еще один коридор с тремя дверьми. Кэшин открыл первую, нашел выключатели — их здесь было три — и щелкнул сразу всеми. На противоположной стене над зеркалами загорелись электрические лампы.

Это была театральная гримерная. Когда-то давно ему довелось побывать в таком месте — тогда в туалете нашли труп женщины, который пролежал там шестнадцать часов, и на первый взгляд казалось, что она умерла, ударившись головой о раковину, после банкета в честь последнего спектакля любительской труппы. Но на затылке у нее багровел огромный синяк. Пьесу написал местный врач. Синго вызвал его для допроса, они долго с ним провозились, но единственное, в чем врач в конце концов признался, — это что он настойчиво и небезуспешно приставал к другой актрисе из той труппы.

Кэшин проверил и другие комнаты, оказавшиеся такими же гримерными, только чуть поменьше. Во второй из них загорелись две лампочки. Он вернулся, открыл дверь, спустился по длинной лестнице, толкнул дверь внизу.

Просторное помещение, освещенное лишь тусклым светом из окон под потолком. Он вошел.

Перед ним был старый театральный зал, немного вытянутый в длину, с наклонным полом и, наверное, тридцатью рядами кресел с поднятыми сиденьями. Короткая лестница с левой стороны вела на сцену.

Он снова позвал:

— Кто-нибудь есть? Это полиция!

Наверху завозились скворцы, а с улицы донесся шум, — похоже, кто-то проверял двигатель.

От пола тянуло пылью и затхлой сыростью. Кэшин вдохнул носом, но не понял, что это за запах. Правда, в нем шевельнулось какое-то смутное воспоминание, и почему-то лицо и шею неприятно защекотало.

Он дошел до конца зала и распахнул обе дверные створки. Они открылись в мраморное фойе с входными дверьми напротив. Кэшин вернулся, взошел по ступенькам, отодвинул темно-лиловый занавес и оказался в темноте кулис, откуда через щели декораций виднелись голые доски сцены.

Он вышел на сцену.

По ней кто-то рассыпал кучи чистого строительного песка.

Откуда здесь песок?

У задней стены валялись три красных ведра с надписью «ПОЖАР». Значит, кто-то раскидывал песок из противопожарных ведер по всей сцене.

Хулиганы? Не похоже… Эти громили бы все вокруг, рвали бы занавес, засрали и зассали бы сцену, скакали по креслам, уродовали и рвали их, били лампочки.

Нет, это не хулиганы.

Здесь было что-то другое.

Он походил по сцене, стараясь не наступать на песчаные кучи, хоть это и не всегда получалось. Песок оглушительно громко хрустел под ногами. В центре сцены он огляделся по сторонам. В тускло-желтом свете с оконных рам свисали длинные хлопья пыли.

Где же здесь включается свет?