Ослепленный поначалу всем этим церковным блеском, новоявленный август Запада Анфимий, видимо, очень скоро понял, что церковь не собирается брать на себя расходы на войну с вандалами. Пришлось обратиться за денежной помощью к константинопольскому императору Макелле-«Мяснику», но, поскольку тот тоже не собирался раскошеливаться, Анфимию пришлось предоставить в распоряжение так пылавшего — якобы! — жаждой мести вандалам магистру милитум (фактически — военному министру) Рикимеру то последнее, что у него осталось — шесть тысяч воинов, чтобы спасти честь римского оружия и, вопреки всему, разбить вандалов.
Путь в Африку, избранный магистром Рикимером, оказался, прямо скажем, крайне необычным. Он повел шесть тысяч своих воинов в Медиолан, сегодняшний Милан, и расположился станом там, неподалеку от свои германских братьев и сестер. Расположение лагеря Рикимера было весьма удобно для поддержания или возобновления связей с готами, обосновавшимися в западноримской Галлии, а также с беспокойными народами Паннонии (нынешней Венгрии и части Австрии) и заальпийских областей (распускаемые им усердно слухи о поддержке его германцами, жившими по ту сторону Альп, вызвали в Ветхом Риме панику). Всем им был известен Рикимер, внук царя вестготов Валии. Анфимий же, мечтавший восстановить былой блеск императорского титула и былую мощь императорской державы, был не известен никому. Надвигалась кровопролитная гражданская война между римскими провинциями, подчинявшимися Рикимеру, и самим Римом, все еще подчинявшимся Анфимию. Но его положение в Риме становилось все более шатким. Ибо: «…поход в Африку под начальством Василиска и Марцеллина (Марцеллиана — В. А.) в 468 г. окончился неудачей. Положение Анфимия вследствие этого пошатнулось, так как Рим надеялся, что связи Анфимия с Византией (Восточной империей — В. А.) помогут вернуть Риму (Западному — В. А.) Африку. И в той мере как слабела власть императора, росла власть Рицимера. Восточный император сумел счастливо отделаться от Аспара, такого же опасного человека, занимавшего в империи такое же положение, как Рицимер; но Анфимию было не под силу освободиться из-под ига своего всемогущего министра и зятя». (Грегоровиус). Грозящая Западной империи гражданская война между Рикимером и Анфимием пошла бы на пользу лишь вандалам (скорей всего, именно вандалы и были ее тайными поджигателями). Ибо Рикимер, возведший на престол и свергнувший с престола уже нескольких западноримских императоров, естественно, сражался и на этот раз, якобы, не за себя, а за явившегося в его стан из Константинополя нового кандидата в императоры римского Запада — благородного Аниция Олибрия, шурина Гунериха, сына Гейзериха (женатого ни Евдоксии-младшей, дочери Евдоксии-старшей, вдовы августов Валентиниана III и Петрония Максима, наведшей в 455 г. вандалов, мавров и аланов Гейзериха на Старейший Рим), отпрыска одной из знатнейших фамилий тогдашнего Первого Рима — сенаторского рода Анициев, уже на протяжении нескольких поколений исповедовавшего христианство в его православной форме. Через свою жену Евдоксию-младшую Олибрий был единственным наследником прав Феодосия I Великого (последнего объединителя Римской империи) и, с точки зрения Рикимера, самым подходящей фигурой для замены Анфимия. когда подошел спешивший к нему на защиту гот Билимер, военачальник Галлии
Чтобы дать Италии желанный мир, а италийскому народу — хотя бы надежду на наступление лучших времен, православная церковь решила вмешаться в ход событий, убедив нескольких друзей Рикимера из Лигурии принять участие в совместной с нею миротворческой миссии. Во главе почтенных мужей, пытавшихся морально воздействовать на Рикимера, стоял один из наиболее выдающихся церковных деятелей тех времен, действовавший по-тихому, но, тем не менее, оказывавший крайне благотворное влияние на современников архиепископ Тици-на (нынешней Павии) Епифаний. Отпрыск древнего патрицианского рода и, если он действительно дожил до восьмидесяти пяти лет, как утверждает его «Житие», бывший в 470 г. еще очень молодым человеком, несмотря на свой высокий духовный сан. Епифаний, не щадя себя, стремившийся и в последующие годы выступать в роли миротворца, отводя от италийского отечества бедствия войны, и даже лично посетивший двор бургундского царя, чтобы вызволить из неволи шесть тысяч италийцев, добился, несмотря на все свои старания, от Рикимера, лишь отсрочки начала военных действий против Анфимия. В 472 г. патриций Рикимер, по настоянию Гейзериха, все-таки выступил в поход на Первый Рим, чтобы силой оружия германских «федератов» заменить Анфимия Олибрием.
Между тем римский император Запада Анфимий с достойной всяческого уважения настойчивостью продолжал свои попытки очистить подчиненную ему часть империи от коррупции и «вывести измену из Римской земли» (как сказал бы древний русский книжник). Впрочем, у потомков (а, возможно, также современников) его настойчивость вызывала не только уважение, но и недоумение, ибо, наверняка, нашлись бы у западного императора в сложившейся ситуации более срочные дела, чем, скажем, суд над уличенным в преступлениях префектом римской Галлии. Тем не менее, идеалист Анфимий, чье венчание на царство само по себе было попыткой восстановления блеска Римской державы, провел последний крупный государственный процесс, в котором сенат Вечного Города участвовал в качестве курии, согласно установлениям Римской республики. Этот впечатляющий, внушающий всем невольное благоговение спектакль разыгран был на Капитолии. Многие подробности процесса дошли до потомства благодаря присутствовавшему на нем Сидонию. Повсюду в империи властвовали германцы и аланы, но в самом Ветхом Риме, в сердце античного мира, сенат, как ни в чем ни бывало, со всей своей невозмутимостью судил преступника — совсем как восемью столетиями ранее. Обвиняемый — префект Арванд — не только угнетал и грабил данную ему в управление Галлию, но и вел тайные переговоры с бургундами и вестготами о разделе Галлии между этими сильными германскими племенами, уже отхватившими от нее, на правах римских «федератов»-союзников, немалые куски. Право, стоило посмотреть, как этот властный римский магистрат, даже перед лицом суда, пытался сохранить все свои величавость и достоинство, одетый в белое, пользовавшийся, даже под арестом, свободой передвижения (в пределах Капитолия), в то время как прибывшие из Галлии обвинители, скромно одетые, казались, в сравнении с этим высокопоставленным римским чиновником жалкими просителями, хотя излагали свои жалобы толково и с достоинством.
Но сенат — «патрес конскрипти» («отцы, занесенные в списки») — судил беспристрастно, не взирая на лица и звания. Гордый Арванд признал себя автором письма, уличавшего его в изменнических замыслах поделить провинцию Галлию между вестготами и бургундами. Этот необычайный случай перенес сенат во времена процессов Верреса и Катилины, прославивших когда-то Цицерона, и вернул ему сознание его судебного достоинства. Изменническое письмо, чьим автором признал себя Арванд, решило исход процесса. Арванд был лишен звания римского всадника (эквеса), низведен до статуса плебея и как таковой приговорен к смерти. Однако положенный тридцатидневный срок между вынесением смертного приговора и его приведением в исполнение позволил влиятельным друзьям и покровителем Арванда добиться замены смертной казни изгнанием. Кстати говоря, Серонат, преемник Арванда на посту префекта Галлии, повел себя ничуть не лучше, как в плане своекорыстия, так и в плане тайного сговора с германцами, за что также был приговорен к смерти и, поскольку не сумел найти влиятельных заступников, понес заслуженное наказание от рук палача.
