Столь любивший все делать по закону римский император Запада Анфимий, однако, оплошал, замешкался — и подпустил воинство Рикимера слишком близко к Риму. Во всяком случае, нам не известно ничего о каких-либо оборонительных боях на северных подступах к Вечному Городу на Тибре, хотя полуостров узок и горист, так что Анфимий мог бы, при желании, сдержать продвижение не слишком многочисленных сил неприятеля еще меньшими силами. Возможно, он не решался выйти со своими немногочисленными войсками за стены Города, ибо тыл его был ненадежен. Как пишет Грегоровиус, в городе было много приверженцев Рицимера и ариан. А недостаток съестных припасов вызвал голод, усиливший недовольство жителей. Но неожиданно Анфимий получил помощь со стороны — от храброго германца (разумеется!). Служилый гот Билимер, военный магистр западноримской Галлии, подоспевший морем с галльскими войсками, сумел провести их в Ветхий Рим. Что было, видимо, не слишком трудно. Поскольку Рикимер, не сомневавшийся в успехе, со своими лигурами и заальпийскими варварами, вовсе не «обложил» (как полагает Грегоровиус) Старейший Рим, т. е. не взял его в кольцо осады (для этого ему бы просто не хватило войск), а расположился лагерем перед Саларскими (Соляными) воротами Первого Рима, у северного склона Квиринальского холма (как пятьюдесятью двумя годами ранее — вестготский царь Аларих, бывший, как и Рикимер, по совместительству, римским магистром милитум)…
Впрочем, несмотря на приведенную Билимером подмогу, шансов не только победить, но даже просто выжить у Анфимия не оставалось. Император Лев Макелла, наблюдавший за происходящим с неподдельным интересом из своего константинопольского далека, еще в прошлом, 471 г., заключил с Гейзарихом мир. В этом восточноримско-вандальском мирном договоре он фактически бросал Анфимия на произвол судьбы и, так сказать, по умолчанию, соглашался с возведением на западноримский императорский престол Олибрия. Хотя державный уроженец Фракии, воцарившийся в Новом Риме и прозванный потомками Львом Великим, был моложе Гейзериха, он фактически безоговорочно капитулировал перед карфагенским старцем, пожертвовав Анфимием — идеалистом, возжелавшим возродить град на Тибре в прежнем блеске некогда великой мировой державы…И теперь за эту идею дрался не Восточный и тем более не Западный Рим, а гот из Галлии («римской» к тому времени лишь только по названию) Билимер во главе своих разноплеменных легионов. Так что утверждение, будто в 472 г. разыгралась «последняя битва римлян с варварами» за Старейший Рим, нуждается, на взгляд автора этих строк, по меньшей мере, в уточнении…
Рикимер с боем пробился на правый берег Тибра, последовательно овладев двумя из семи знаменитых на весь мир холмов города Рима — сначала Ватиканом, а затем — Яникулом. Войска сошлись между островом на Тибре и нынешним мостом Святого Ангела. Билимер пал, защищая мост. Рикимер прорвался в город, захватив Капитолий и Палатин — сакральный центр римской императорской власти. В то время как римская знать, судя по всему, поддерживала римского традиционалиста (хоть и грека) императора Анфимия, простонародье (среди которого, наверняка, бело немало ариан), как уже говорилось, скорей симпатизировало Рикимеру (который не был для римлян чужаком и, вероятно, пользовался популярностью в массах). Август Анфимий искал спасения в бегстве, но был настигнут гнавшимся за ним германцем Гундобадом (Гундебальдом), родичем Рикимера. В плен тестя своего сородича он брать не стал. И венценосный пламенный идеалист Анфимий, не желавший и не сделавший ничего дурного, был, без лишних проволочек, обезглавлен, как простой разбойник…
11 июля 472 г., в один из самых черных дней Вечного Города на Тибре, начался очередной Большой Грабеж Первого Рима — один из трех, выпавших ему на долю в V в. В 410 г. Старейший Рим разграбил царь Аларих, в 455 г. — царь Гейзерих, в 472 г. — магистр милитум Рикимер. Естественно, вербуя в свое войско жадных до добычи германцев и лигуров, этот «римский патриций» наобещал сбежавшимся к нему авантюристам золотые горы. Мечты об этом римском золоте скрашивали им долгий путь по разоряемой Италии. Поскольку те, кто грабил Рим на Тибре в третий раз за сто лет, тоже были арианами, православные хронисты сочли своим долгом приписать им всяческие, мыслимые и немыслимые, злодеяния. Захватчики, вне всякого сомнения, в отпущенные им две (или три) недели погуляли на славу, что касается еды, питья и женщин (дело известное: «Мужики! В городе — вино и бабы! Все — за мной!» и далее по тексту)…Однако ничего не сообщалось о разрушении зданий, украшавших Вечный Город. Правда, сгорел один храм, но не христианский, а языческий, посвященный Минерве (римскому аналогу греческой богини мудрости Афины). Сохранности архитектурных памятников Рима способствовало то, что Рикимер расположился лагерем на Ватиканском холме, где было сконцентрировано большинство римских церквей. В них разместились на постой покорители Вечного Города — германцы Рикимера (считавшиеся в то же время «федеретами», т. е., формально, воинами Рима). Они, естественно, не стали ничего жечь или разрушать, чтоб не лишать себя же крыши над головой. И потому, несмотря на разграбление всего Вечного Города «римскими воинами» храм святого апостола Петра был пощажен, на этот раз…
Однако чужеземные вояки, многочисленные трупы и летняя жара принесли с собой другую беду, худшую, чем сама война — заразные болезни, включая настоящий бич античности, да и средневековья — моровое поветрие, или, по-латыни — «пестиленцию» (чуму). После стольких измен и злодеяний эта «моровая язва» своей черной рукой, так сказать, «раздала всем сестрам по серьгам». И покарала правых, как и виноватых. Именно от чумы скончались как вступивший в разоренный город новый западноримский император Олибрий, так и возведший его на престол рубака Рикимер, переживший свой триумф над преданным им тестем — Анфимием — всего лишь на пару недель. Чума разлучила его душу с телом уже 10 августа 472. И единственным воспоминанием о Рикимере остался рисунок, запечатлевший мозаичную картину, которой амвон римской арианской церкви Святой Агаты в квартале Субурра, был украшен на средства зятя императора Анфимия, предавшего своего коронованного тестя. Церковь принадлежала готам-арианам, ибо это вероисповедание, к которому принадлежали господствовавшие в государстве германцы, терпелось в Риме. Фердинанд Грегоровиус еще видел рисунок, запечатлевший эту мозаику. Возможно, не только оплаченную набожным Рикимером, но и сделанную по его эскизам. Она изображала бородатого Христа с длинными локонами, восседающего на земной сфере, с книгой в левой руке, с правой рукой, поднятой кротким жестом, как для приветствия, в окружении апостолов, среди которых особенно выделялся святой Петр (причем не с двумя ключами в руке, как его обычно изображают, но лишь с одним).
В этой-то арианской базилике у склона Квиринала и упокоился навечно Рикимер. Муж германской крови, достигший в Риме высшей власти (пусть без пурпура и диадемы). Превзойти его было суждено впоследствии лишь Теодориху Остготскому, хотя и Теодорих не стал римским императором Запада.
Должность Рикимера занял его племянник Гундобад (Гундебальд) — тот самый быстрый всадник, что преследовал, догнал и обезглавил императора Анфимия. Не зря старался…В его лице, после гот-ско-свебского князя, военные силы Западного Рима возглавил теперь бургундский царевич. Впрочем, эти военные силы тоже состояли из германцев. Ничтожные во всех отношениях западноримские императоры, возведенные на престол милостью Гундобада, заслуживают, на взгляд автора этих строк, внимания не больше, чем их противники, посылаемые править Западным Римом из Рима Восточного энергичной Вериной (супругой тугодума Василиска). Можно лишь отметить, что эти войны между восточной и западной половиной некогда столь могучей Римской «мировой» империи, не отличались чрезмерным кровопролитием. Больше никого из принужденных к отречению высокородных господ, имевших честь на протяжении нескольких месяцев именоваться принцепсами, цезарями, императорами, августами, не обезглавливали, компенсируя отрешенным от власти утрату короны назначением на епископскую кафедру (чем они были, видимо, вполне довольны — «ино чин царский, ино чин святительский»)…
