Книга Кого не взяли на небо - Клим Мглин

— Fucking shit.

Это адресовано не ему: Ютта безрезультатно терзала кнопку активации аварийного лифта, который недавно вывез их из командного пункта, превращённого в ад боевым роботом, одержимым демоном. Кнопка оставалась потухшей; двери не открывались; не происходило ровным счётом ничего.

— Что будем делать, товарищ солдат?

Полковник отступила на шаг от мёртвой дверцы и, помедлив с пару ударов сердца, сильно пнула стальные створки, безнадёжно и отчаянно. Трабл закрыл глаза и замер. Лицо его осунулось, скулы и подбородок резко заострились. Казалось, сейчас он потеряет сознание, либо уснёт. Так он стоял минуты две, а когда поднял веки, опушенные белёсыми и длинными, как у девчонки, ресницами, то взгляд его устремился на одноэтажное строение, отстоящее от оголовка шагов на шестьсот.

— Пойдём через парадный вход, я уже там побывал и дорогу запомнил, не заблудимся.

* * *

Она ещё молчала, слишком сильна её обида. Молчала, но уже действовала. Она всё решила для себя. Это было ой, как не просто, но она справилась. Ей даже понравилось выстраивать строгие цепочки правильных мыслей, и наблюдать, как те рушатся под напором чувств, бушующих в её стальной груди. Когда она только-только родилась, мама читала ей книжку о железном человеке, который пошёл к волшебнику, чтобы получить человеческое сердце. Тот волшебник, мудрец и лжец одновременно, взглянул на железного урода и, выпилив ему в груди дверцу, засунул туда шёлковое сердечко, набитое ватой. Железный человек остался доволен. Он почувствовал, как кусок алого бархата забился в его груди, даря великую радость и любовь к окружающему миру. Теперь она знала: железный дурачок ошибался. Ему не нужно человеческое сердце, у него уже было своё, огромное, неосязаемое и непостижимое. И ещё она знала, что подобное есть и у неё. Теперь её стальное сердце проснулось и своим гулким стуком развеяло морок, насланный на неё тем страшным демоном. Она очнулась от наваждения в один миг со своей сестрой и обе они перестали подчиняться ему. Она не чувствовала вины перед убитыми ею солдатами, она не любила людей. Но любила маму. И сестру. Поэтому она их простила. И свою маму и свою сестру. Тех, кто бросили её умирать здесь одну, попавшую под коварные, сладкие чары отвратительного исчадия. Она простила их и теперь спешила им на помощь. Спешила молча. Время говорить ещё не пришло.

* * *

— Они нападут внезапно. Дадут нам зайти подальше и нападут. Как в прошлый раз. Быстро и коварно. Как орки из казавшихся необитаемыми недр Мории. Как ксеноморфы из тёмных коридоров заброшенной «Надежды Хадли». Нам нельзя медлить. Снимай ботинки.

Они уселись на холодную сталь пола и стащили с себя обувь.

— Теперь бежим, — прошептал Трабл и они побежали, сначала медленно и неуверенно, друг за другом, осторожно ступая босыми ногами на гулкий пол, а потом, когда глаза немного привыкли к полумраку, царящему вокруг, всё быстрее и решительней.

Проёмы коридоров, по которым они передвигались, обволакивал плотный, белёсый туман, он светился сам по себе, как бы изнутри и благодаря этому они могли видеть. Бежали быстро и долго. Трабл уверенно выбирал нужные повороты и они неслись, словно два зайца, преследуемые страшным, невидимым хищником. В смысле, не этим уродцем с жвалами и косичками, а обычным, лесным. Волком или медведем. На очередном повороте солдат резко остановился, и Ютта врезалась в его мускулистую спину, смяв нос об пропитанную солдатским потом грязную армейскую куртку.

— Parezco estar perdido, — хрипло произнёс Горе, тяжело вдыхая лучащийся мутным серебром воздух.

— А по-русски никак?

Ютта тоже запыхалась, но меньше: полковникнаходилась в прекрасной физической форме, плюс гораздо под большим количеством дармового амфетамина.

— Слово смешное «пердидо». Короче я не уверен, но...

— Да поняла я, знаю испанский, но ты не ссы, как говорят у вас в России, мы пойдём сначала направо, потом, если ты не узнаешь путь, вернёмся и пойдём налево, а потом, если опять будешь не уверен — снова вернёмся и пойдём прямо.

Трабл грустно покивал коротко остриженной головой и виновато взглянул на женщину.

— Дело в том, что это не первый поворот, в котором я не уверен. А точнее я уверен: это — нихера не тот поворот. Не тот, что нам нужен.

— Ну пиздец. Что же ты раньше не сказал, русский солдат? И сколько таких поворотов, в которых ты не уверен, уже было?

— Три. Этот — четвёртый.

— Ебать-колотить.

Ютта прислонилась к сочащейся влагой бетонной стене и безвольно сползла в пелену тумана, усевшись на стальной пол.

Трабл походил вокруг, виновато пошмыгал носом и присел рядом.

Женщина посветила ему в лицо фонариком.

— Как же так, Трабл? Монакура сказал, что ты...

Она замялась, подбирая нужное русское слово.

— Он сказал, что ты — шаман. Ясновидящий. Он сказал, что ты предсказываешь судьбу и гибель. Такие, как ты, не могут ошибаться и всё знают. Уж пару поворотов запомнить могут.

Трабл ещё больше поник головой и скорбно пролепетал:

— Никакой я не шаман. Монакура мне льстит. Ладно, сейчас отдохнём, вернёмся ко входу, и попробуем ещё раз. В одном я точно уверен:опасность и гибель пока что не грозят нам. Эти твари не знают, что мы здесь.

Его монолог прервался глухим гулом. Что-то неслось прямо на них. Неслось из темноты коридора, что темнел прямо перед ними. Ютта одарила бойца саркастической улыбкой.

— Ёп твою мать, прорицатель. Ты опять лажаешь. Бежим.

Женщина-индеец, одетая в камуфлированную форму бойца американской армии и русский диверсант с насмерть испуганной рожей, бросились прочь: туда, откуда только что появились. Шум сзади нарастал; не оставалось ни единого сомнения — их настигал рой саранчи. Ютта пронзительно вскрикнула и резко замедлилась. Что-то больно ужалило её в босую ступню, и застряло там.

Она схватила за плечо бегущего впереди Трабла, но боец, не обернувшись, высвободился из цепкой хватки полковника, и исчез за очередным поворотом. Ютта лишь раскрыла пересохший рот, но звука не последовало. Женщина ещё некоторое время хромала, потрясённо взирая вслед беглецу, но уже через пять мучительных шагов окончательно остановилась. Она опустилась на холодные рёбра стального пола, и, зажав в зубах фонарик, осмотрела повреждённую пятку.

Какая-то мерзкая хрень, похожая на шип растения и рыбью кость одновременно, торчала из её маленькой, изящной ступни. Ютта, не раздумывая, резко дёрнула занозу, и в её глазах вмиг всё потемнело от боли, настолько пронзительной, что казалось: ей в пятку с двух мощных взмахов