это с тобой, — сказал я.
— Получается, ты все-таки знал.
— Я рассказала ему сегодня ночью, — объяснила Елизавета.
— А тебе-то откуда было знать?
— Я видела вас с Нитро на пляже.
— Шпионила за нами?
— Вышла пройтись. И наткнулась на вас.
— Поверить не могу, что ты заступаешься за Зеда, хигриньо[29], — подал голос Хесус. — Ты хорошо меня знаешь. Разве я похож на убийцу?
— Я знаю, что ты ткнул Зеда ножом.
— Он напал на меня!
— А ты воткнул в него нож.
— Элиза, мы любим друг друга. Ты мне не безразлична. Переходи на нашу сторону, будь со мной и с Питой. Обещаю, что забуду эти глупости.
— Не могу, Хесус.
— Можешь. Встань и подойди сюда. Скорее!
— Нет, Хесус.
— Не советую говорить мне «нет».
— Нет.
— Я не желаю этого слышать! — взревел Хесус. И добавил, взяв себя в руки: — Ты ведь знаешь, чем это грозит, правда? Билетом на самолет в один конец. Назад в Россию.
Елизавета сжала зубы. Я тоже. Хесус вернулся к старым привычкам, к своим дешевым трюкам.
— Пара звонков нужным людям, — продолжал он, — это все, что потребуется. Твою визу отзовут, и ты оглянуться не успеешь, как окажешься в самолете. Этого тебе хочется? Всю оставшуюся жизнь пахать учителем в России, зарабатывая жалкие гроши? Я предлагаю неизмеримо больше.
Мне хотелось встрять в этот спор, велеть Хесусу захлопнуть грязную варежку, рассказать, каким дерьмом он набит, но… Это не мой бой. Елизавете предстояло самой раскусить этот горький орех.
— Что ты мне предлагаешь? — переспросила она.
— Все! — встрепенулся Хесус. — Стань моей женой, и получишь все что душе угодно!
— Ты не женишься на мне.
— Разумеется, женюсь. Я люблю тебя.
— Правда любит! — подпела брату Пита.
— Ты разве сама не понимаешь, до чего смешно это выглядит? — фыркнул Хесус. — Ты там сидишь с человеком по имени Зед Ротт? Он обычный лузер. Ничтожество. Бывший гонщик. А теперь — просто-напросто алкаш и убийца, и…
— Молчи.
— Элиза…
— Умолкни!
2
У меня болела голова, ломило шею и плечи и ныла рана в боку. Если вдуматься, то болело все тело. Я пытался проглотить комок в горле, но там было сухо, как в глотке у египетской мумии. Я весь был как выжатый лимон и не мог заставить себя встать, чтобы заново наполнить ведерко Елизаветы дождевой водой. Сквозь мутную пленку усталости я воззрился на циферблат своих часов. Десять минут пятого, до рассвета еще не менее часа. Все успели угомониться и последние полчаса то ли спали, то ли притворялись, что спят. Я беззвучно зевал и боролся с тягой самому прикрыть глаза, хоть на секунду, отлично понимая, что сразу же вырублюсь, как на операционном столе под капельницей анестезиолога. Всякий раз, когда веки начинали тяжелеть, я сильнее прижимал майку к ране в левом боку. Вызываемая боль действовала как электрошок и стряхивала с меня сонливость.
Я начинал беспокоиться за себя. В придачу к боли во всем теле стала кружиться голова: комната будто покачивалась на слабой речной волне. Я пытался припомнить сведения о внутренностях человека, усвоенные из школьного учебника по биологии, но в ту пору набить пенал соседа по столу рыбьими глазами или лягушачьими лапами по ходу лабораторной работы представлялось мне куда более увлекательным занятием, чем слушать учителя или шуршать страницами книг. Тем не менее я был почти уверен, что печень расположена справа, а значит, не должна была пострадать. Почки подвешены по обе стороны, что немного меня пугало. Я понятия не имел, где искать свою поджелудочную, но решил, что селезенка тоже где-то слева. Что, если лезвие достало до почки? Пронзило поджелудочную железу или селезенку? Может, оно перерубило важную вену или артерию… Как говорила Елизавета, у меня могло открыться внутреннее кровотечение. Это объяснило бы, почему так кружится голова…
Мои веки опять пожелали сомкнуться, и я сильнее прижал к ране свой компресс. Резкий вдох, но боль действовала благотворно. Она помогала не терять бдительности.
Я снова взглянул на запястье. Четыре шестнадцать.
Господи, эти минуты тянутся бесконечно.
Еще час — ну полтора максимум.
До первых лучей рассвета, возможно. А как же лодочник? Когда он намерен появиться?
Над этой задачей я ломал голову довольно долго. Речь не о том, вернется ли лодочник, — в этом у меня сомнений не было. Он знал, что мы застряли в глухом, безлюдном месте без средств к спасению. Догадывался, что у нас водятся денежки. Я не знал наверняка, уплатил ли ему Хесус сполна, но сильно в этом сомневался. Это было бы глупым поступком, а Хесус глупостей не делал. Значит, парень непременно вернется за нами. Вопрос только — когда.
Буря, налетевшая на нас, определенно миновала. Я еще слышал, как дождь стучит по гофрированному железу крыши, но он уже не лил потоками; скорее то была ровная морось. С наступлением утра, я надеялся, он прекратится вовсе, но и в противном случае навигация по каналам не будет нарушена. То есть все сводилось к характеру нашего лодочника. Относится ли он к тому типу что проснется пораньше, чтобы поскорее вызволить нас отсюда? Или проспит до полудня, подметет в доме, сходит в лавку, набьет брюхо, а за нами приплывет, когда решит, что больше тянуть нельзя? Хотелось бы верить в первый вариант, конечно, но если быть совершенно откровенным, второй выглядел куда правдоподобнее. В конце концов, этот тип вовсе не знал нас и ничего не был нам должен. И вдобавок отговаривал от высадки на остров. Может, ему вздумается подержать нас тут подольше? В качестве заслуженной кары, чтобы знали наперед.
Но мы уже усвоили свой урок.
Так. Молодцы. И в чем же он заключался? Где тут мораль, дети?
Не шныряйте по наводящим страх проклятым островам?
Не нарушайте границы частных владений?
Это заставило меня задуматься о том, как нас будут встречать по возвращении в Сочимилько. Какой прием ждет нас? Люди обожают наблюдать за падением сильных мира сего, и мексиканцы — не исключение. Допустим, Хесус не знаменитый политик, не спортсмен и не кинозвезда. Но он управляет одной из крупнейших пивоварен в стране. Тоже важная персона, в своем роде. Более того, он молод и хорош собой — ключевые ингредиенты пикантного скандала. Подбросим в котелок кишащий куклами остров, предположительное место обитания призрака маленькой девочки — и громкие заголовки обеспечены. Шумиха на всю страну.
Осудят ли Хесуса за его преступление?
В этом я не был уверен. Я знал о его виновности, но что, если судья придет к иному выводу?
