не доверяю твоим эмоциям.
Я провожу языком по зубам, саркастически кивая.
— Иди съешь еще один словарь, гребаный ублюдок, — ворчу я. — Мне не нужно быть роботом, чтобы все контролировать.
Я закончил с этим разговором. Я закончил с этой сессией.
Отойдя, я оборачиваюсь и направляюсь к ступеням, ведущим в верхнюю часть дома, где все тепло и по-домашнему, в отличие от того, что живет под ним — этого холодного, безэмоционального места, в котором обитает Тэтчер.
— Если я понял это, это не будет задолго до того, как это сделают другие. Не позволяй им, нам, узнать это от кого-то другого, Рук. Если у нас нет доверия, то у нас ничего нет, — говорит он мне в спину, заставляя меня остановиться наверху лестницы.
Я поворачиваю голову ровно настолько, чтобы посмотреть через плечо на хорошо сложенного мужчину внизу.
— Тэтчер, какого хрена тебя это волнует? — я спрашиваю. — Давай будем честными — тебя ничего не волнует. Это верность для тебя, вот и все. Так какого черта тебя волнует я и мое личное дерьмо?
Я не единственный, у кого есть секреты, и меня тошнит от того, что он ведет себя так, как я. Они есть у Алистера, у Сайласа, и у Тэтча тоже. У него, наверное, больше, чем у любого из нас. Однажды в нашей дружбе он открыл хранилище и рассказал нам о своем отце.
О том, как он узнал, что видел маленьким ребенком.
Как он наткнулся на гараж своего отца и все вещи внутри. И как только это случилось, как только отец поймал его, Тэтчер стал его протеже. Генри Пирсон — умный человек, и он создал для себя и своего наследия способ жить вечно, превратив своего невинного ребенка в вундеркинда серийного убийцу.
Тэтч никогда не рассказывал нам, что отец заставлял его делать, что заставлял смотреть, но я могу гарантировать, что это были не мультфильмы.
Тишина продолжается до тех пор, пока я не слышу его голос, спокойный и ровный:
— Я причиню тебе боль. Алистер может навредить тебе. Даже Сайлас может. Но никто другой, — он останавливается, за мгновение до того, как продолжить. — Никто другой не причинит тебе вреда, Ван Дорен. Никто.
— Алистер собирается убить меня.
Я с ней не соглашаюсь. Когда он узнает, что она лгала о том, где она была, он может просто убить нас всех.
— Он будет в порядке. Это не твоя проблема, что в этом году он выкручивается. Это не значит, что мы должны пропустить веселье, — говорю я.
По словам Браяр, Парни из Холлоу отказываются от участия в игре этого года. У Браяр хватило смелости солгать ему, сказав, что она будет в своем общежитии с Лирой всю ночь. Я надеюсь, ради нее и ради меня он никогда не узнает правду.
— Ребята, вы уверены в этом? — спрашивает Лира. — В прошлом году люди попали в больницу.
— Не волнуйся. Это всего лишь игра. Насколько это может быть плохо?
Я позволила вопросу Браяр повиснуть в воздухе.
Я не знаю, что ответить, потому что знаю, что как только Пустоши узнают о том, что ребята не участвуют, они станут еще более яростными в своем стремлении к победе.
Ветер резко бьет мне в лицо, заставляя меня дрожать. Это может быть первый день весны в календаре, но цветения в такую холодную погоду не будет. Снег прекратился несколько недель назад, но холод задержался и продлится еще несколько недель.
Весна — это яркие краски и свежий солнечный свет. Здесь это просто означает другой оттенок серого.
Я иду посередине между Браяр и Лирой, все мы одеты в теплую одежду: ботинки, шапочки — у Лиры даже темно-красный шарф. Мы понятия не имеем, как долго длятся эти игры, но мы знаем, что чем дольше мы будем на улице, тем ниже будет температура.
Мы наблюдаем, как несколько человек перед нами толпятся через неактивные ворота безопасности, которые обычно сканируют вас на наличие незаконных предметов. Сегодня они просто еще одно препятствие. Я прижимаю руки к холодному металлу, перепрыгиваю через веретена на другую сторону, готовясь последовать за небольшой толпой внутри парка.
Меня сильно толкает в бок группа буйных парней, которые перепрыгивают через меня и толкают друг друга.
— Смотри, придурок, — шиплю я.
Один из них поворачивается ко мне, ухмыляясь, и медленно осматривает мое тело.
— Эта задница тебе сегодня не поможет, принцесса. Если этот толчок для тебя слишком силен, я думаю, тебе лучше уйти, пока ты и твои богатые друзья не пострадали.
Я щурю глаза.
— Как жаль, что вы, мальчики, пришли только для того, чтобы проиграть. Опять-таки.
Он кудахчет, полный злобы, полный обещаний.
— Это довольно крупный чек, который ты обналичиваешь. Лучше иметь что-то, чтобы поддержать это. Не хотелось бы, чтобы это дерьмо подпрыгивало.
Они отступают все дальше в темноту, их тела исчезают, но слова остаются. Это похоже на игру, но, в конце концов, это битва. Та, за которую будут бороться кровью и агрессией, накопленным негодованием, которое подпитывало столетнее соперничество.
Богатые против бедных.
Пустоши против папиных денег.
— Я ненавижу дерзких засранцев, — фыркает Браяр, когда она перепрыгивает.
— Ты буквально встречаешься с одним таким, — шучу я, слегка улыбаясь.
Лира громко смеется, поднимая настроение, снимая тяжесть ситуации. Я ненавидела, что Браяр приходилось лгать Алистеру. Я знаю, что это убило ее, но он бы ее не отпустил. И я думаю, она чувствует то же, что и я, — то, что чувствуем все мы.
Это особенное.
Это другое.
Наш способ укрепить нашу связь. Что-то для нас и только для нас.
— Они правы, ты же знаешь, — звук гвоздей по классной доске наполняет мои уши. — Тебе не следует быть здесь.
Мне не нужно оборачиваться, чтобы узнать, кто это, или даже спрашивать, кому было адресовано это заявление. Тот самый напыщенный баритон я слышала еще с детского сада. Единственное, что было хорошо в заключении в психиатрической больнице, — это побег от Истона.
Я испытываю к нему одну исключительную эмоцию: чистую ярость. Я ничего не хочу больше, чем смотреть, как он рушится подо мной. У меня есть список людей, которых я собираюсь уничтожить,
