— Ладно, — отвечает та и потягивается. — Хелена была прелестна, но слишком молода. Она стояла в самом начале своего взрослого пути, и ее что-то беспокоило. Так же как бывает у творческих натур во все времена, — говорит Инкери, и Саана активно кивает, мол, продолжай, пожалуйста. — В тот вечер она подвела глаза, и еще я заметила, что ее ногти были выкрашены в черный цвет. Приехала она на велосипеде, я следила за ней из окна бара. Помню, подумала, что девушка выглядела немного по-иному, будто что-то узнала. Казалось, она хочет мне о чем-то рассказать, но наш разговор закрутился вокруг моих путешествий. Хелене часто хотелось послушать о путешествиях. Наверное, она и сама мечтала куда-нибудь уехать. Потом она просто отдала мне стихотворение и вышла из бара. Я пожелала ей хорошего вечера.
— И все? — спрашивает Саана.
Тетя ненадолго погружается в свои мысли и продолжает.
— Думаю, Хелена видела меня кем-то вроде старшей подруги. Той, с кем можно общаться более непринужденно, нежели с матерью, — тихо говорит Инкери.
Саана замечает, что тетя немного расчувствовалась. От этого почему-то полегчало.
— Девушка не решалась рассказывать о себе. С ней мы почти всегда обсуждали литературу, хотя время от времени проскальзывали рассказы о каких-нибудь парнях. Я уже и сама начала понимать, как мало тут достойных мужчин, да и те в итоге оказывались с гнильцой.
Саана смотрит на тетю во все глаза. Та намекает на кого-то из тех, кем была увлечена?
— Ты сейчас о ком-то конкретном?
— Я уже в таком возрасте, что за жизнь успела составить множество неверных мнений о людях, — отвечает Инкери и удаляется в ванную, чтобы ополоснуть руки.
Саана вынимает из сумки купленные для тети гостинцы из Хельсинки, Инкери в это время ставит чайник. Заинтригованная, Саана достает папку с материалами, которую ей вручила журналистка. Держа в руках увеличительное стекло, она начинает просматривать пленку с негативами. Фотографии с третьей съемки особенно интересны. На них запечатлена комната, шикарно обставленная антикварной мебелью. Или это зал. В этом же помещении сделали несколько фотографий, на одной из которых позирует изящный приосанившийся мужчина. Это фон Райхманн? В таком случае зал находится в усадьбе Коскипяя, в здании, где сейчас салон Майлы Талвио. Саана разглядывает улыбающегося в камеру мужчину. Неужели это и впрямь фон Райхманн? Саана на секунду задумывается. Нет, когда приехала та журналистка, он уже уехал в Германию. На последнем снимке запечатлена картина. Она висит на стене, ее массивная, украшенная орнаментом позолоченная рама подчеркивает великолепное полотно, которое иллюстрирует какую-то историю, связанную с водой. Саана трет глаза, чтобы видеть почетче. Позже она попробует увеличить изображение. На картине отчетливо просматривается мрачный мужчина в меховой накидке и с короной из рогов на голове. Он поднимается прямо из глубин. На берегу речного порога стоит юная прелестная девушка, облаченная в полупрозрачное белое платье. В немом отчаянии тянется она к этому мужчине. От картины очень сложно оторваться, есть в ней что-то пленительное. Такому полотну самое место в большой гостиной усадьбы. Наверное, там оно и висело.
Тетя сидит, держа в руках полную чашку чая и глядя на статью. Она улыбается то самому тексту, то фотографиям, сопровождающим его.
— Тут эта картина. Снято наверняка в гостиной усадьбы, — говорит Саана тете. — Мужчина с костяной короной на голове и в меховой накидке, девушка и вода. Понимаешь, о чем я? Знаешь о картине что-нибудь? — с надеждой в голосе спрашивает Саана, протягивая тете негатив.
Тетя щурится, поднося пленку к свету кухонной лампы и разглядывая кадр.
— Хм, — произносит она. Саана терпеливо ждет. — Król wody, — сообщает тетя и смотрит на Саану с некоторым удивлением. — Я уверена, что название картины — Król wody, Король воды.
11 ИЮЛЯ, ЧЕТВЕРГ, ХЕЛЬСИНКИ
Ян наблюдает за тем, как женщина, Юлия Сандерсон, пытается придать своему лицу максимально нейтральное и в то же время приветливое выражение. Юлия оглядывает детектива с видом человека, сомневающегося в благонадежности полиции. От внимания Яна не ускользают и руки женщины, сжимающие стаканчик — причем так, что вода подбирается к самому краю, однако все же не проливается.
— Смена имени в Финляндии — явление далеко не рядовое. Зачем вам это понадобилось? — спрашивает Ян, нарушая тишину.
Юлия пожимает плечами.
— Мой отец был слишком известен в нашей маленькой общине. Я просто хотела начать все заново, без родового шлейфа.
— Может, было еще что-то, из-за чего вы тогда уехали? — продолжает Ян.
— Умерла моя лучшая подруга, я тогда была совсем юная, — отвечает Юлия. — Дома такую рану не залечить, вот родители и отослали меня подальше, — говорит она. — По программе Au pair я пожила в Австралии, в Брисбене. Все верили, что щедрое австралийское солнце начнет творить чудеса. Поначалу я сильно хандрила, но постепенно смирилась с произошедшим и начала оживать. Возвращаться в Финляндию и в мыслях не было, но я все же здесь. Угрюмым финнам сложно по-настоящему влиться в чужое общество.
— И сейчас вы живете в Финляндии, в Хельсинки, в районе Лауттасаари. Работаете в ресторане «Театтери» и ведете курсы по самообороне. Все верно?
Юлия кивает.
— Я многое повидала в своей жизни. Извините, конечно, но вы не особо-то похожи на полицейского, — говорит она.
Ян молчит, позволяя последнему замечанию повиснуть в воздухе.
— Какие у вас были отношения с отцом? — спрашивает он и дает Юлии возможность обдумать ответ.
Юлия поднимает стаканчик.
— Царство ему небесное, — произносит она. — Отец мой всегда добивался поставленных целей. Не то чтобы мы с ним были близки.
— К нам попали снимки довольно деликатного характера. Заранее прошу прощения, но мы должны знать, присутствуете ли на них вы, — говорит Ян, меняя тему. Он замечает, как Юлия делает глубокий вдох.
— Можете как-то прокомментировать это? — он не ходит вокруг да около и кидает фотографии на стол. Юлия колеблется, на ее лице читается неуверенность. Она наклоняется к снимкам и протягивает к одному из них руку, дабы рассмотреть получше. Осознав, что именно изображено на фото, Юлия невольно вздрагивает.
— Меня тут нет. Это сделано в Хартоле? Обои какие-то знакомые, — говорит Юлия и кладет снимок поверх остальных. — Бедные девочки.
— Да, — говорит Ян. — И где-то по земле ходят люди, которые делали подобное с этими девочками, — произносит он, буравя Юлию взглядом. Хочет посмотреть на ее реакцию. Можно ли спровоцировать женщину на эмоции? Ян пытается заставить Юлию сбросить маску и высказаться правдиво, выплеснуть бурлящую где-то в глубине ненависть.
— Похоже, фотографии довольно старые, — говорит женщина и откидывается на спинку стула. Слова даются ей с трудом. — Я не видела их раньше.
Ян пожимает плечами.
