Самые странные факты в этой книге по существу самые правдивые, но, начни я их здесь перечислять, вы, боюсь, были бы слишком хорошо подготовлены к предстоящему чтению. В то же время любой, кто интересуется такими эзотерическими материями, может без особого труда навести справки и найти подтверждение этим фактам.
Я хотел бы особо поблагодарить моего бесстрашного агента Мэнди Литл за бесконечную поддержку, поощрение и энтузиазм. Огромное спасибо и моему редактору Саймону Тейлору, настоящему джентльмену и человеку слова, и всей команде «Трансуорлда», обеспечившей безопасное возвращение Брайанта и Мэя.
Спасибо Ричарду за миллион разных вещей, в особенности за чувство юмора и готовность слушать, Джиму за умение находить блестящие решения, Салли за упорядочение моей жизни. Спасибо всем, у кого хватило храбрости посетить своеобразные, хотя и временами неблагополучные места, где я читал отрывки из этой книги, в особенности Мэгги, Саймону, Майку, Саре, Эндрю, Мартину, Грэму, Мишель, Поппи и Эмбер.
Дом – это имя, это слово, и очень сильное; оно сильнее, чем самое могучее заклинание; слова такой силы не произносил еще ни один колдун, и ни один дух на него не отзывался.
Чуть-чуть воды, и мы уже чисты.
1 Погода меняется
Артур Брайант окинул взглядом Лондон и вспомнил…
Слепящее сияние солнца окутывало Тауэрский мост за каменными пустырями, тлеющими после бомбежек. Парусная баржа входила в лондонскую заводь с грузом пальмовых косточек. Ее пыльные красные паруса обвисли в полуденном зное, когда она медленно проплыла мимо Бродвейского дока в Лаймхаусе, точно фелюга на Ниле. Лошади молочника шли рысью по опустевшей набережной Темзы, позвякивая пустыми бидонами. Дети плавали у причалов возле собора Святого Павла, пока их сварливые мамаши, выйдя на крыльцо, проветривали затхлые комнаты. Артур чувствовал запах конского навоза и табака, луговой травы, реки. Когда-то весь мир существовал в едином ритме.
Видение дрогнуло и исчезло, уступив место солнечным вспышкам, отраженным герметичными стеклянными коридорами нового города.
Старик в распускающемся коричневом шарфе ждал, пока подтянется остальная часть группы. Был субботний полдень, самое начало октября, и предстояла скорая расплата за тринадцать недель лондонской жары. Ветер уже поменял направление, прошив гладь реки пунктиром серых гусиных пупырышек. Над шпилем собора Святого Павла раскидистые белые облака потемнели, приобретя оттенок полинявших в стирке носков. На смену изнуряющей жаре пришел прохладный бриз, усиливающийся в тени. Перемена погоды подорвала стойкость экскурсантов – от группы осталась лишь жалкая горстка, хотя к ним и присоединились четверо растерянно-вежливых японских школьников, решивших, что попали на «Экскурсию Джека-потрошителя». Когда все наконец собрались, пожилой гид приступил к последней части экскурсии.
– Леди и джентльмены… – Артур Брайант произнес эти слова без тени сомнения в их справедливости. – Не могли бы вы подойти ко мне чуть ближе? – Он повысил голос, когда мимо прогрохотала череда красных автобусов. – Сейчас мы находимся на мосту Блэкфрайарз, бывшем мосту Питта. – («Побольше жестикулируй, – сказал он себе. – Это поможет удержать их внимание».) – Мосты – это тропинки через огромные пропасти, в данном случае – через пропасть, отделяющую богатую северную часть города, – («Показать рукой на север»), – от более бедной южной. У кого-нибудь есть купюра евро? Если вы посмотрите на нее, то увидите мост, универсальный символ единения и мощи.
Он сделал паузу – не ради эффекта, а чтобы отдышаться. У Брайанта не было особой надобности подрабатывать гидом. Его обязанностей детектива в Отделе аномальных преступлений хватило бы и человеку вдвое моложе, чтобы работать допоздна. Но ему нравилось общение с ни в чем не повинной публикой: большая часть из тех, кого он встречал по долгу основной службы, была под подозрением. Рассказывая о своем городе незнакомцам, он успокаивался и даже начинал лучше разбираться в себе самом.
Брайант потуже затянул древний шарф и решил отступить от текста экскурсии. Какого черта! Последняя группа в этом сезоне – и почему-то совершенно на него не реагирует…
– По словам Дизраэли, – провозгласил он, – Лондон – это народ, а не город. Как говаривал Конан Дойл, это «та гигантская выгребная яма, куда неизбежно стекаются бездельники со всей империи». «Нет более тоскливого зрелища на земле, чем Лондон дождливым воскресным днем» – это слова Де Квинси. Выбирайте, что вам больше по душе. Лондон – один из величайших перекрестков человечества, нигде в мире вы не найдете такого количества языков, религий и газет. Мы делимся на племена по возрасту, богатству, классу, религии, вкусу и индивидуальным особенностям, и это разнообразие порождает уважение.
Два члена группы закивали и повторили слово «разнообразие», словно студенты языковых курсов на Оксфорд-стрит.
«М-да, тяжелый случай, – подумал Брайант. – Полцарства за чашку чая».
– Главная особенность Лондона – отсутствие формы. В каждом из тридцати трех его районов есть зоны повышенной активности, своего рода вены, по которым струится жизнь, но никакой заметной иерархии не прослеживается, и связи между районами необъяснимо тесны. Лондонцы обладают крайне отчетливым чувством дома, а посему гораздо важнее то, где вы живете, чем то, кем вы являетесь.
Сам Брайант жил главным образом в собственной голове. «Помни о фактах, – наставлял он себя, – они любят факты».
– У нас шесть королевских парков, сто шестьдесят театров, восемь тысяч шестьсот ресторанов, триста музеев и примерно тридцать тысяч магазинов. Каждый день фиксируется более трех с половиной тысяч правонарушений. Бедность и богатство живут бок о бок, иногда на одной и той же улице. Бомбежки опустошили трущобы и положили начало социальному заселению, разрушая вековые классовые барьеры, превращая их идею в нечто загадочное и вечно меняющееся. Лондон поистине непостижим.
Брайант перевел взгляд со своей не по погоде одетой публики на бурлящую коричневую реку. Юные японцы, заскучавшие и замерзшие, принялись фотографировать мусорные урны. Один из юнцов слушал плеер.
– Город жестокости и доброты, глупости и излишеств, крайностей и парадоксов, – продолжал Брайант, повысив голос. – Почти половина всех путешествий по столице совершается пешком. Город стекла, стали, воды и плоти больше не пахнет пивом и кирпичом – он пахнет мочой и машинами. – Брайант ткнул тростью с серебряным набалдашником в небо. – Арки палладианской архитектуры[1]Лондона поднимаются и изгибаются в светской гармонии. Стеклянные стены отражают влажные мостовые в благозвучных каскадах дождя. – Он уже не обращался к группе, а просто озвучивал свои мысли. – Мы приближаемся к зиме, когда вялый плод погружается в танатомимесис, состояние, которое так похоже на смерть. Но город не умирает, а лишь погружается в спячку. Холодный речной воздух ослабляет его дыхание, а вот те лондонцы, что сидят по домам, измученные простудой и однообразием домашних дел, наконец-то приходят в себя и снова обретают силу. Лондон и его жители – паразиты, пойманные в ловушку постоянно развивающегося симбиоза. По ночам местное население сбрасывает защитный панцирь благообразия и выкатывается на улицы, бахвалясь и бранясь. Тут-то на сцену выходит старый Лондон, и пляшущие пьяные скелеты покидают кладбища предместий, наполняя робкие сердца ужасом.
