«Ты не можешь сказать, что прошептал Силверхиелму на следующее утро? — спросил как-то Пьер. — Честное слово, не проболтаюсь».
Эрику задавали этот вопрос сотню раз. Даже гимназисты приходили и, похлопывая его по спине и говоря всякие любезности, в конце концов, спрашивали. Вспоминая, что Силверхиелм потом целых полдня выглядел очень странно. Но Эрик всякий раз уходил от ответа.
«Нет, — молвил он и сейчас своему единственному другу. — Я сам себе обещал никому не рассказывать. Почему-то стыдно за эти слова. Ты ведь догадываешься, что на самом деле я угрожал ему по-настоящему. Чем? Да тем, наверное, чего никогда бы не совершил. Но он же не знает точно. Да я и сам охотно забыл бы об этом. Если бы смог».
«Они всё равно больше не осмелятся…»
«Надеюсь. Но тоже не могу знать наверняка».
«Считаешь, всё наконец закончилось?»
«Нет, в это я не верю. Но если в слухах есть доля истины, если директор действительно отругал Силверхиелма, они какое-то время будут вести себя спокойно. Хотя что-то придумают в любом случае. Они такие».
Однако с продолжением произошла заминка, и период статус-кво растянулся вплоть до кануна праздника встречи весны.
Наступил последний день апреля. Эрик и Пьер шли вдвоем через школьный двор, благоухая свежим запахом Вадемекума, уже нейтрализованного еловой хвоей. Вели неторопливый разговор о последних письменных экзаменах.
До вечернего звонка, когда всем реалистам надлежало дислоцироваться по своим комнатам, оставалось ещё четверть часа.
На втором этаже в самом большом школьном здании открылось окно. Это была единственная комната для учеников во всём доме, она располагалась совсем близко к квартире учителя истории, и занимал ее «вицекомендант» Густав Дален.
«Незаконные курильщики! Поднимайтесь для проверки и обыска», — прозвучала команда сверху.
Такой приказ они не имели права проигнорировать и, пожав плечами, вошли внутрь. Они знали, что Мигалка всё равно не найдёт у них ничего вроде табачных крошек и не почувствует запах табака или Вадемекума. Речь шла только о рутинной придирке.
Но Мигалка находился в своей комнате не один. Там сидел также Силверхиелм, раскинувшись в большом кожаном кресле. Мигалка, одетый в некое подобие шёлкового халата с белым платком, повязанным вокруг шеи, выглядел как киногангстер — даже если всерьез подражал Лесли Ховарду, а точнее тому, как выглядела английская знать в его исполнении. Но не это удивляло.
Странным представлялось, что оба — и Мигалка, и Силверхиелм — курили в помещении. За что подлежали исключению из школы даже члены совета.
«Ага», — сказал Силверхиелм. Поднялся и описал несколько кругов вокруг Эрика и Пьера, которые неподвижно стояли посреди комнаты. Он демонстративно затянулся своей сигаркой и без особого успеха попытался выпустить дым к потолку.
«Здесь перед нами незаконные курильщики, которых надо обыскать», — продолжил он.
«Вы ведь сами такие, — сказал Пьер. — Вас могут исключить».
«Конечно. Но где доказательства? — усмехнулся Силверхиелм. — Два заядлых нарушителя из реальной школы обвиняют префекта и вице-префекта? Слово против слова, да? Боюсь, нам придётся судить вас за дерзость и ложный донос».
А потом он снова выпустил струю дыма. Сейчас ему это удалось.
«Раздевайтесь», — скомандовал Густав Дален.
«Пошли», — сказал Эрик и двинулся было к двери. Но Силверхиелм успел опередить и встал на пути.
Ослушаться — нарушить пресловутый параграф тринадцать. Пожалуй, это и лежало в основе всего плана.
«Не старайтесь поймать меня на параграфе, — сказал Эрик. — Это закончится для вас такой трепкой, что родные матери не узнают. Вы серьезно рискуете…»
«Вряд ли, — сказал Густав Дален и молча кивнул на Пьера. — Не сейчас во всяком случае».
Угроза не отличалась кристальной ясностью по своему содержанию. Но пока не следовало давать лишнюю причину для исключения. Эрик и Пьер начали спокойно раздеваться и вскоре остались только в кальсонах.
«Их снимайте тоже. Вдруг там что-то спрятано», — скомандовал Мигалка.
Они обменялись быстрыми взглядами. Эрик кивнул, а потом стащил с себя и кальсоны.
«Ладно, — сказал Силверхиелм и обошёл вокруг них. — Можете одеваться».
Едва покончили с этой операцией, Мигалка вспомнил, что их фактически забыли обыскать. Заставил раздеваться снова. Они молча подчинились.
Мигалка медленно обошёл вокруг них, поковырял тапком в куче белья. Неожиданно он наклонился и ущипнул Пьера за жировую складку на поясе. Тот застонал от боли, но не произнёс ни слова.
Получалось, что хозяева действительно надеялись спровоцировать драку. Но это выглядело слишком наивно. Друзья держались спокойно, не произнося ни звука. Хотя у Эрика всё кипело внутри.
Тогда Мигалка как бы случайно провёл своей сигаркой совсем близко от соска Пьера. Пьер отшатнулся и сделал полшага назад, но всё ещё молчал.
Мигалка отошёл к пепельнице на мраморном столике и стряхнул серенький столбик со своей сигарки. Потом развернулся к Пьеру, демонстративно выставив раскалённый кончик в каких-нибудь десяти сантиметрах. Силверхиелм ждал у двери.
Тогда Мигалка глубоко затянулся. Потом выдохнул дым в лицо Пьеру и начал придвигать раскалённый кончик всё ближе и ближе к его соску.
«Я полагаю, пришло время загасить», — сказал он.
Эрик зафиксировал взглядом точку под ухом, куда следовало врезать. Другого выхода он не видел.
«Сейчас мы поджарим этого поросёночка», — ухмыльнулся Мигалка и приблизил раскалённый кончик ещё на сантиметр. Пьер по-прежнему молчал, хотя наверняка уже ощутил жар.
«Здесь, — произнес Эрик и ткнул указательным пальцем себя в грудь. — Здесь ты можешь загасить свой окурок, маленькая скотина. Если осмелишься».
Мигалка колебался.
«Можешь! — повторил Эрик. — И тогда мы посмотрим, причинит ли это такую боль, как ты надеешься. Давай-давай! Обещаю, ты можешь сделать это, маленькая скотина. Грязная, маленькая, моргающая скотина! Покажи сейчас, насколько ты труслив. А мы посмотрим…»
Мигалка сделал шаг к Эрику.
«С твоего разрешения и при свидетелях, значит?» — поинтересовался он.
И сейчас, чёрт возьми, Мигалка попался!
Ненависть пульсирующим потоком начала заполнять мозг Эрика, помогая телу защищаться. Кожа окаменела, образуя что-то вроде защитной оболочки. Комната осталась где-то далеко, исчезла из поля зрения. Так что перед ним было только лицо Мигалки. Всё остальное вокруг размылось чёрным пространством. Эрик слышал свой собственный голос как бы со стороны.
«Ты скотина, Мигалка. Жалкий трус. Я не верю, что ты осмелишься. Хотя я не трону тебя потом. Гаси свой вонючий окурок…»
