Неужели они действительно не осознавали? Неужели так верили в свою безнаказанность, когда привязывали, поливали водой? И неужели все до единого так и не решились ему помочь?
«Я думал, что умру, — пробормотал Эрик. — Говорят, что человек в такие мгновения видит всю свою жизнь как в кино. Но это неправда. Я видел только звёзды».
Он задремал. Вновь явилась медсестра: проснись-ка, дружок. Заставила принять несколько белых таблеток и стакан воды. Велела спать.
Он шёл, как парил в невесомости, на склад отряда самообороны. Когда поднял кувалду над замком, она показалась лёгкой как пёрышко. Огромный висячий замок развалился, будто сделанный из гнилого дерева. Карабины стояли в ряд и переливались жёлтым и зелёным, и воробей, рвущийся на свободу, в отчаянии бился то в одно, то в другое оконное стекло. Затворы автоматов покрывала жёлто-коричневая оружейная смазка, но он легко вытер ее своей мокрой одеждой. В складе было тепло как летним днём. Хотя за окном, которое атаковал воробей, вроде уже наступил вечер. Куда-то летели бекасы, издавая хвостами звук, похожий на блеяние барашка. Снаряжённые магазины автоматов имели приличный вес, и он держал их как фрукты на ладони. Со школьной крыши он стрелял вниз по членам совета, пока они все не свалились как подкошенные, и, когда совет потом собрался для того, чтобы осудить его согласно параграфу тринадцать, он стрелял в них снова, и пули пробивали их тела и впивались в стены классной комнаты, так что в месте их попадания появлялось облачко пыли, и всё громче звучала музыка Шопена.
Он плыл в море, вода была теплой, как в ванне. Вода била ему в лицо между вдохами, а он плыл, всё быстрее и быстрее работая руками, но оставался на месте. Его тянула назад резиновая верёвка. Назад, назад…
Он проснулся от жажды. Во рту пересохло. Пьер отсутствовал, в комнате горел свет. Дотянувшись до будильника, он обнаружил, что через восемь минут двери столовой закроются для желающих позавтракать. Он всё ещё дрожал от холода, когда сполоснул физиономию и выпил воды прямо из-под крана. Простыня скрутилась. Левая половина лица горела огнём.
Он быстро оделся и поспешил через школьный двор в направлении столовой. Холодный воздух пощипывал, пульс стремительно барабанил.
Войдя в столовую, он быстро подошёл со спины к Силверхиелму, так чтобы тот не успел заметить, как сидящие напротив него неожиданно смолкли. Эрик резко ухватил префекта за вихор, наклонился и прошептал несколько слов. Рывком отпустив, прошёл к своему месту, сел, потянулся за термосом с какао. Сотрапезники затаились как мыши.
«Доброе утро», — молвил он сквозь зубы.
Никто не ответил. Все смотрели в свои чашки, мешали какао или намазывали бутерброды, не поднимая глаз.
Он потянулся вперёд и вправо, чтобы достать масло и скоситься самую малость на Силверхиелма. Да, его слова подействовали. Префект будто окаменел.
До самого конца завтрака никто по соседству с Эриком не издал ни звука. Он еще подождал, покуда Силверхиелм не покинул столовую. Потом двинулся прямой дорогой назад в свою комнату, перестелил постель и залез под одеяло, чтобы сном выгнать температуру.
Он проснулся от того, что медсестра протирала ему влажной тряпкой лицо. Потом так же молча вставила ему в задницу термометр. И занялась узлом седых волос у себя на затылке.
«Спасибо, что отвязали меня», — пробормотал он, изымая градусник. Часы показывали одиннадцать. Утро еще длилось.
Она посмотрела на шкалу:
«38,5, могло быть и хуже. Ты кашлял ночью?»
«Вроде бы нет. Да и сегодня тоже нет. И огромное спасибо, сестра, за освобождение».
«Я все-таки сестра МИЛОСЕРДИЯ. Слава богу, здоровье у тебя как у жеребца. Но вчера, пролежи там ещё какие-то минуты, схватил бы воспаление лёгких. И… (она колебалась) осложнения. Я загляну ближе к вечеру, но, похоже, всё обойдётся. Если останешься в кровати до завтра».
Она собрала волосы в узел и смотрела на Эрика долго и задумчиво. Потом поднялась.
«Ты должен подчиняться им в будущем», — обронила она, переступая порог.
И закрыла за собой дверь, не дожидаясь ответа.
Он заснул почти сразу же и спал без снов до вечера.
«Там!» — крикнул Журавль и с триумфом показал на первого бекаса, который под свист крыльев нырнул вниз в направлении луга.
Луга лежали залитые водой, и щуки спешили к поверхности, чтобы порезвиться. Накануне они видели большого кроншнепа. А сейчас вечернее солнце обжигало своими лучами, и от пашен вокруг Щернсберга пахло навозной жижей.
Весна пришла рано. Они наблюдали первых жаворонков уже неделю назад. Ещё немного, и появятся хищные птицы. Сразу, как вскроется лёд, можно было ждать скоп.
Сапоги хлюпали по грязи. Перед возвращением в школу пришлось одолеть много километров. Наверняка опаздывали на ужин, но это не играло роли. Ведь они бродили с Журавлем. Который имел право давать особое разрешение ученикам с отметкой «А» выходить на природу. Причем в те места и в то время, когда это требовалось для наблюдений.
Когда они подошли к пашням поблизости от школы, уже начало темнеть. Они услышали жалобный печальный крик далеко в стороне.
«Вот и чибисы прилетели», — констатировал Журавль.
Потом он рассказал об одном виде птиц в Латинской Америке, у которых всё ещё оставались когти на крыльях, вроде тех, что имели их пращуры — птерозавры.
В отношениях с советом установился статус-кво.
Прошёл месяц после процедуры у флигеля, но пока никто не наезжал на Пьера или Эрика. Было, правда, несколько облав и личных обысков, не давших результата.
Пытка горячей водой не стала триумфом и для совета. Кто-то даже обмолвился, что директор впервые в истории школы вызвал к себе префекта и отругал его с глазу на глаз. Это был, конечно, только слух, ибо директор и учителя даже виду не подавали, что им известны какие-то подробности казни. Но факт оставался фактом: и Силверхиелм долгое время не предпринимал никаких новых инициатив, и совет поумерил активность, занимаясь лишь отловом курильщиков. Дабы обеспечить себя бесплатными сигаретами (ведь уличенный редко предпочитал сам уничтожить курево вместо передачи его члену совета).
Ястреб, Арне и еще двое из их класса, которые ассистировали при ошпаривании, отнюдь не ходили в героях. Эрик и Пьер отказывались общаться с ними, делали вид, что не слышат, когда те что-то говорят. Почти все остальные следовали их примеру. Событие явно вышло за границы дружеского воспитания и как бы несло на себе печать коллективного позора.
«Это потому, что они боятся. Сами боятся попасть в аналогичную ситуацию», — комментировал Эрик.
По мнению Пьера, причина таилась в нарушении неких неписаных правил игры. Если бы они оставили Эрика на всю ночь, а медсестра не пришла на помощь, Эрик мог бы попросту умереть. И чем бы это закончилось? Вряд ли дело удалось бы замолчать, как это случилось лет десять назад. Тогда некий ученик второго класса реальной школы получил штыком в сердце и лёгкое во время тренировок подразделения самообороны. Парня только отправили в больницу. Однако в Щернсберг он не вернулся, и об этом не проскочило в газетах. Да и разговоров особых не было.
