— Ты к тому, что бездарных людей не бывает? Довольно спорное, по-моему, предположение…
— Понятия не имею. Более того, мы это никогда не сможем проверить. Потому что у большинства (независимо от наличия гипотетических внутренних потенций) адаптивные инстинкты изначально блокируют все, что не соответствует утвержденному стандарту.
— Ага, сейчас ты будешь хаять адаптивность и конформизм. Как будто не добровольно-вынужденный общий конформизм позволяет нам уживаться друг с другом…
— Да не буду я хаять конформизм — это столь же продуктивно, сколь хаять закон всемирного тяготения. Человек — животное социальное, и социальные инстинкты обеспечивают его существование. А лошади кушают овес. А дважды два…
— И тем не менее я слышу здесь „но“…
— Просто вышесказанное относится к человеку как виду. А человек как личность, конкретный, отдельно взятый человек — это все-таки не только животное и не только молекула социума.
— А что?
— Хороший, блин, вопрос. Главное, свежий.
— Но какие-то обязательства это обстоятельство на него накладывает?
— Понимаешь, становясь собственно человеком, каждый остается ОДИН. И на все вопросы к себе в этом качестве вынужден отвечать индивидуально. И его ответы на них осмысленны только для него одного.
— Стало быть, в общие смыслы ты не веришь?
— В смысл, располагающийся вне каждого конкретного человека и актуальный для кого-нибудь, кроме него одного — нет.
— Но ты же у нас вроде как литератор. Разве профессиональный рефлекс не велит тебе в конце прочитать всем мораль?
— Исходя из сказанного, если я кому и имею право (абсолютно независимо от профессии) читать мораль, то разве что себе самому.
— Но не можешь же ты писать книжки для себя одного?
— Понятно. Хотя чтобы не лицемерить волей или неволей, если уж высказываешься в книжке, даже в художественной, лучше делать это от своего собственного имени…
— Хорошо: не предлагая своих ответов никому другому, ты можешь их хотя бы озвучить?
Мой собеседник, замолкает с недовольным видом, некоторое время шевелит бровями, после чего неохотно произносит:
— Ну скажем так: лично для меня имеет некоторое значение и ценность того, что делает меня — мной…»
За дверью заголосил мобильник. Антон бросил журнал и принялся мотать бумагу. Вытирая руки, вернулся в комнату, подобрал телефон и посмотрел на определитель. Надо же — Егор!.. Он нажал кнопку вызова:
— Извини, в сортире сидел…
— Про Витьку хочешь спросить? — хмуро осведомился, игнорируя политес, Боревич (на самом деле он был сейчас в хорошем настроении — иначе б не позвонил). — Я тебе вряд ли что-то скажу. Я его последний раз видел еще в августе. Вечером в субботу, двадцать шестого числа, когда он у меня прятался, если ты в курсе этой истории… Когда мы о нулях говорили…
— О нулях?..
— Я как старый преферансист, ему правила объяснял…
— Ты преферансист? — ухмыльнулся Антон.
— А то…
Тут Антон вспомнил, что́ слышал о Егоре: он и впрямь понемногу зарабатывал, во всяком случае раньше, «интеллектуальными» карточными играми (злоупотребляя, понятно, своими способностями при поддержке матстатистики). Правда, те, кто об этих способностях знал, играть с ним не стремились, а неосведомленных становилось все меньше…
— …А там же в чем суть? Круто выиграть может только тот, кто готов рисковать. Не жадный. Если тебе жалко денег — ты осторожничаешь и уходишь «в ноль». Не выигрываешь и не проигрываешь. Ну, мы с Витькой сошлись на том, что в жизни, собственно, все точно так же. Только тут-то у большинства «игроков» с азартом никак. Им на фиг не нужны ни большие взятки, ни потенциальный супервыигрыш, слишком легко могущий обернуться полным оголением. Им лучше «по нулям», — что обессмысливает игру, но уменьшает риск…
По нулям… Антону мимолетно вспомнилась чья-то (Никешина вроде) телега: «Наверное, каждый человек действительно — определенная неизвестная величина. Только подавляющее большинство предпочитает для простоты и удобства побыстрее свести ее к нулю…» Да, так, пожалуй, можно бредить долго…
— Значит, где Витька сейчас, — перебил он Егора, — ты не знаешь?
— Без понятия.
— Нет идей, кто может знать?
Егор подумал:
— Ну, позвони его девице.
— Это которой?
— Некоей Лене Траяновой.
— У тебя есть ее координаты?
Егор хмыкнул:
— Я как-то память телефона чистил, нашел в «принятых звонках» неизвестный номер. Чей бы? — думаю. Прикинул, сообразил: Витька, когда в тот раз у меня сидел, послал ей с моей мобилы СМС, она на нее же перезвонила. Ну, конспирация типа…
— Не стер ее номер?
— Стер, конечно.
— Жалко…
— Так нужен он тебе?
— А как же?.. Сорри, тупой вопрос… Скинешь мне его эсэмэской?..
— Он ушел, — сказала Лена со странной интонацией. — Две недели назад.
— А куда?
— Ушел, — повторила девица.
— Уехал, вы имеете в виду? — уточнил Антон, поняв, что продолжения не будет. — И не сказал, куда?
— Ушел, — в третий раз произнесла она (в голосе девки Антону почудилось какое-то ядовитое мазохистское удовольствие). — Так и сказал: ухожу. Не ищите. А больше — ничего.
— И что? — тупо спросил Антон.
— И все, — отрезала она, уже не скрывая мрачного, с неясной адресацией злорадства.
— Что-нибудь кто-нибудь о Вите слышал вообще за эти недели?
— Я не слышала.
— Он вам одной сказал, что «уходит»?
— Нет. Кое-кому из знакомых тоже… — помедлила. — Одному даже ключи от квартиры дал… — вздохнула. — Я зашла недавно к нему домой, в Гусятников. Вещи кое-какие забрать… Ну и проверить, может, Витька вернулся… А там какой-то парень, первый раз его вижу. Я стреманулась: кто такой? Он объясняет: Витька, типа, сказал, что уходит (тоже не уточняя, куда и надолго ли), а ему, парню, как раз в Москве негде приткнуться было, так Витька якобы ему ключи отдал… Я потом переспросила общих друзей: да, говорят, этот Ивар — действительно его приятель…
— Ивар?
— По-моему. Из Латвии он или из Эстонии…
«…Две недели, — лихорадочно соображал Антон. — Когда Мас свалил в Москву из Питера? Как раз недели две назад…»
— Подождите: Витя встретился с Иваром до того, как сказал всем, что уходит? Или после?
— Да я откуда знаю?
— Но сейчас Ивар живет в Витиной квартире?
