уже не ступал на раненую ногу, а почти волочил ее за собой по земле, повиснув на Дэне. Дэн и сам почти выбился из сил, но вдруг весело хмыкнул, останавливаясь за сотню шагов до ворот.
— Арт, — тогда он впервые назвал меня моим детским именем, которое я и сам еще не успел позабыть; не знаю, как он угадал его. — Арт, можно я назовусь твоим оруженосцем?
Я удивился.
— Зачем, Дэни?
Он весело и хитро глянул на меня снизу вверх — из-под моей руки, лежащей на его плечах:
— По тебе сразу видно, что ты знатный рыцарь, а я — так, бродяга. Здесь опасные места — такого, как я, могут и не впустить в замок… Это если я буду сам по себе, конечно.
И правда, мы с ним сильно разнились по внешнему виду: я — в зеленой сорочке тонкого льна, доброй кожаной куртке и легкой, безумно дорогой работы, кольчужной безрукавке под ней, в высоких мягких сапогах и с мечом в окованных серебром ножнах; и Дэн — в неопределенного цвета штанах и изрядно потертой куртке из некрашеной кожи. Единственное, что у нас было общего — это мечи у бедер, да волосы, обрезанные не выше плеч, как-то полагается людям благородной крови; и то, у меня они были собраны в хвост, а у Дэна — свободно рассыпаны по плечам.
Я тоже улыбнулся.
— Ну, тогда пошли дальше, мой верный оруженосец.
С надвратной башни замка нас заметили издалека. Когда мы добрели до ворот, из бойницы уже высовывалась нечесаная бородатая голова стражника, наблюдавшего за нами.
— Кто такие? — крикнул он сверху.
Я собрался было назвать свое имя, забыв, что у меня появился оруженосец, но Дэн сделал полшага вперед (не выпуская моей руки, лежащей у него на плечах) и звонко сказал:
— Сэр Арадар из Каэр-на-Вран с оруженосцем, к сэру Эктору, шерифу короля Этельберта!
Голова стражника промычала что-то из бойницы и исчезла, и спустя минуту в замковых воротах отворилась низкая дверца.
— Входите, — раздался голос из-за ворот, и мы вошли.
…Шериф принял нас вполне достойно. Дэн начал говорить о лекаре еще в воротах, но я хотел сначала увидеть владельца замка. Нас провели к нему, и мы беседовали с четверть часа, пока Дэни, исправно игравший роль заботливого оруженосца, не напомнил нам обоим — мне и шерифу — о моей ране. Сэр Эктор сразу послал за лекарем и велел приготовить для нас покои.
«Покои» — это было, конечно, громко сказано. Замок был невелик, даже меньше нашего, оставленного мною по слову отца, и «покои» оказались маленькой комнаткой в одной из башен. Для меня приготовили обширное ложе из шкур, застеленных чистой льняной простыней, а для моего оруженосца — набитый соломой тюфяк у изножия кровати.
Лекарь шерифа промыл мою рану и заново перетянул ее, наложив какую-то мазь и велев не вставать с кровати несколько дней. Помнится, я возмутился — мне нужно было спешить на юг, в Лотабери, — но вышло еще хуже, чем говорил лекарь…
В тот вечер ужин нам принесли: видимо, лекарь сказал шерифу, что лучше не беспокоить меня без нужды. Мы рано легли, и Дэн тогда весело ворчал, устраиваясь на своем брошенном на пол тюфяке.
На следующий день рана, казавшаяся такой безобидной, воспалилась, и мне невольно пришлось следовать указанию лекаря не вставать. То ли сказался долгий вчерашний переход, то ли грязь попала в рану («Нож разбойника — это вам не рыцарский клинок, чистый и смазанный свежим маслом», — сетовал лекарь); так или иначе, но больше недели пришлось мне провести в замке шерифа. Все это время Дэни был рядом со мной, и даже почти обиделся, когда на третий или четвертый день этого вынужденного отдыха я предложил ему не терять время и оставить меня. Он развлекал меня разговорами, и за эти дни я понемногу рассказал ему о своем путешествии, ничего не скрывая — да и не было в этой истории ничего такого, что стоило бы скрывать…
Когда мы покинули замок шерифа Эктора, шла уже вторая половина августа. В моих родных местах уже начиналась осень, здесь же еще стояло лето… По расчетам отца, я уже должен был достигнуть Лотабери…
Шериф отрядил вместе с нами полудюжину своих людей — проводить нас до большой дороги, а заодно заглянуть в известные места, где могло находиться разбойничье гнездо. Двигаясь верхом на одолженных в замке лошадях, мы вышли на тракт вечером того же дня, и воины Эктора оставили нас, уводя в поводу шерифовых лошадей.
Я думал о том, что теперь нам с Дэном придется, скорее всего, расстаться. Но очень не хотелось прощаться вот так, сразу, и, хотя было еще довольно светло, я предложил останавливаться на ночлег. Дэн сразу согласился; наверное, он думал о том же. Мы отыскали укромную полянку чуть в стороне от тракта (в стороне Этельберта) и расположились на ней, разведя огонь и бросив на землю подле него мой запасной теплый плащ, на котором мы спали в лесу со времени первой нашей встречи. Шериф от доброты душевной пополнил мои довольно скромные запасы свежими лепешками, мясом особого «сухого» копчения, которое готовили в его замке специально для дальних походов, и бурдюком пряного вина. С самого утра мы двигались почти без остановок, и сейчас с удовольствием принялись за ужин.
Уже начало темнеть, когда мы покончили с едой. Дэн улегся возле костра, заложив руки за голову и глядя на первые появляющиеся звезды. Я сидел рядом, слушая, как шуршат в зарослях какие-то ночные зверушки. Мы долго молчали.
— Что ты будешь делать теперь, Дэни? — спросил, наконец, я.
Он приподнялся с земли, оперся на локоть.
— Не знаю. Мне сейчас главное — не попасться снова людям Мелиаса.
Я снова — в который уже раз — не стал спрашивать, за что, за какую вину ищут его люди восточного короля.
— У тебя есть, где скрыться?
Он покачал головой:
