захлестывают эмоции, мешающие думать, – и вот тут-то наносится главный удар, о котором никто не подозревал, еще более разрушительный. ОЧИСТИТЕ ВЕСЬ ПЕНТАГОН, ЧЕРТ ВОЗЬМИ!
– Кризисный штаб – единственное место, где можно собирать информацию и готовиться к обороне или к контратаке, вам это хорошо известно, майор Макинтайр.
Ей понятно, что мысли генерала Хатчинсона не выходят за узкие рамки.
У него перестал работать неокортекс, действует только лимбическая система. Он ослеплен яростью и страхом.
Она смотрит на часы. Стрелки показывают 9.20.
Она смотрит в окно на небо.
У меня нехорошее предчувствие.
Моника возвращается в свой кабинет и приказывает своему единственному подчиненному, лейтенанту Салливану, эвакуировать здание.
Сама она, хромая и опираясь на трость, со всей доступной ей скоростью бежит к лифту и спускается на парковку. Сев за руль своей машины, она поворачивает дрожащей рукой ключ зажигания и уезжает, надеясь как можно быстрее оказаться как можно дальше.
Отъехав от огромного здания министерства обороны на несколько сот метров, она замечает в небе летящий на очень низкой высоте самолет.
О нет.
В 9.38 этот же самый самолет таранит у нее на глазах центральную часть западного крыла Пентагона, то самое место, где она находилась меньше чем за минуту до этого. Гремит чудовищный взрыв.
4
Николь О’Коннор сидит в своем кабинете в ФСБ, это новое название КГБ после попытки свергнуть Горбачева.
Комната больше похожа на биологическую лабораторию, чем на шпионское логово. Николь, окруженная вивариями, улыбается, предвкушая подготовленный ею эксперимент. Она проводит его не впервые, но, как заигравшийся ребенок, снова и снова его воспроизводит и любуется результатом.
В кабинет входит без стука полковник Куприенко. Он хочет что-то сказать, но она перебивает его:
– Тихо, подожди, сейчас ты увидишь, что такое пешки.
Она включает видеокамеру, собирает мини-пылесосом сотню муравьев и выпускает их в прозрачную коробку с двумя выходами, помеченными буквами А и В.
Ошеломленные муравьи собираются в центре коробки.
Николь берет из соседней клетки толстую ящерицу и опускает ее прямо в скопище муравьев.
– Смотри.
Появление ящерицы вызывает у муравьев панику, для них она – чудовище, страшный тираннозавр. Все как один торопятся к выходу А, но выбраться через него могут одновременно только три-четыре муравья, возникает затор, и ящерица без труда пожирает скопившихся бедняг. Когда в живых остаются считаные счастливчики, Николь вынимает ящерицу из коробки, включает видеозапись эксперимента и объясняет:
– От центра коробки до выходов А и В одинаковое расстояние. Почему, по-твоему, все ломанулись в А? – не дав Виктору ответить, она продолжает: – Потому что первый муравей, увидевший ящерицу, выпустил запах тревоги и побежал к выходу А. Остальные не задавали себе вопросов. Феромон тревоги отшиб у них разум и способность к индивидуальному анализу, и все как один поспешили за первым беглецом. Им было не до анализа ситуации, иначе они нашли бы выход В и получили бы больше шансов на спасение. Ты, конечно, возразишь, что мы, люди, так легко не попались бы. Но ты ошибаешься, мы точно такие же. Страх отшибает нам ум. Леность ума заставляет нас следовать за теми, кто проявляет инициативу, пускай самую дурацкую.
Виктора эксперимент позабавил.
– Только что я смотрел американские новости. Кажется, в Нью-Йорке сейчас происходит то же самое. Не хочешь посмотреть на продолжение твоего эксперимента в человеческом исполнении?
– Знаю, там все получилось, – отвечает она, не спуская глаз с обезумевших муравьев, заражающих страхом своих недоверчивых соплеменников и отчаянно шевелящих усиками.
– Не пойму я тебя, Николь. Четыре года ты готовишь небывалую операцию, а когда она в самом разгаре, теряешь к ней интерес?
Она подмигивает ему и шлет воздушный поцелуй.
– Все уже совершилось, остальное – всего лишь следствие моего плана, – горделиво произносит она. – Но если тебе хочется, я могу прокомментировать тебе телевизионную картинку.
Она идет за ним к нему в кабинет. Там десяток экранов по кругу, показывающих программы иностранных каналов. Сейчас все до одного ведут прямой репортаж из Нью-Йорка.
– Честно говоря, я не верил, что все получится, – признается Виктор.
Николь О’Коннор закуривает сигару и с довольным видом выпускает колечки сизого дыма.
– Кроме всего прочего, это покушение создаст новую конфликтную зону. Мы больше не главные враги США и можем делать, что захотим, а они зациклятся на этом бен Ладене.
– Кстати, где он? – интересуется Виктор.
– В Пакистане. Это я подсказала ему, где спрятаться. Эта страна считается главным союзником США в регионе. Я ставлю на их двуличие.
– Как ты и предсказывала, Николь, американцы уподобятся быку, взбесившемуся от укуса слепня. Думаю, они будут кидаться во все стороны, только не в сторону Пакистана. Ничего не скажешь, гениально!
Виктор завороженно смотрит на экран, где повторяются одни и те же кадры.
– Есть список погибших в Пентагоне? – волнуется женщина с бирюзовыми глазами.
– Еще нет.
– Я жду списка.
Наконец вбегает офицер с бумажкой.
– Пентагон? – спрашивает Николь, хватает листок и недовольно пыхтит.
– Что не так?
– Среди сотни погибших, опознанных среди развалин, нет той, в кого я метила.
Виктор дружески похлопывает ее по плечу.
– Вспоминается анекдот про ковбоя, входящего в салун и говорящего другому ковбою: «Видишь, Билли, того типа у стойки? Ненавижу его!» Билли отвечает: «Которого? Их там семеро». Ковбой достает револьвер, убивает шестерых, остается один. «Видишь? Вон того, который остался стоять, я и ненавижу».
Он смеется над собственной шуткой, но Николь совершенно не до смеха.
– Я облажалась, – говорит она.
– Нет, – возражает Виктор, – у тебя получилось произвести на меня сильное впечатление, за это я представлю тебя к государственной награде, – не уточняя, конечно, за что именно. Даже лучше: для усиления неразберихи я подключу наши службы дезинформации к распространению слухов, будто все это дело рук американских спецслужб. Более того, я пущу в ход нашу новую службу дезинформации, пусть распустит слух, что это работа израильских секретных служб, решивших дискредитировать исламистов. Некоторый перебор, конечно, но некоторые поверят.
Николь трогает шрам у себя на щеке.
– У меня ощущение, что вы с ней связаны, – продолжает Виктор. – Может, вы – двойняшки? Она – твое отражение. Она чувствует тебя, ты – ее.
– Я не верю в сверхъестественное. Вижу одно: ей удалось унести ноги.
Николь О’Коннор зло тушит сигару в пепельнице в виде медведя. Виктора веселит ее плохое настроение.
– Прямо не верится: пожертвовать тремя тысячами людей ради попытки укокошить одну-единственную женщину! Грустная ирония в том, что она-то как раз уцелела. Это какой-то знак.
Виктор подходит к ней, массирует ей плечи, чтобы успокоить, и заодно пытается ее поцеловать, но она уклоняется от поцелуя.
– Вижу, ты
