Музею истории Санкт-Петербурга. Правда, перепродал в убыток себе. За девятьсот блокадных дней в Ленинграде вышло более восьмисот наименований художественных открыток, и каждая из них теперь считалась коллекционной редкостью. Среди них особенно ценились фронтовые карточки, выпущенные политотделами воинских частей, – одну из карточек я, ещё шестилетняя, стащила с папиного стола и чуть не изрисовала фломастерами. В статье он об этом не упомянул.
Перед сном я сообразила, что так и не показала папе свой доклад о филокартии. Утром распечатала его и положила папе на стол, под листок с картой-головоломкой. Довольная, отправилась в школу, а после уроков мы с Настей, Гаммером и Глебом набросали план нашей поездки. Решили остановиться в пустовавшей квартире родственников Гаммера. Давид Иосифович, папа Гаммера, пообещал позвонить им и обо всём договориться. У Насти в Светлогорске тоже жили родственники. Она иногда ездила к ним на выходные, чтобы развеяться или отдохнуть от учёбы, и у них был большой дом на три спальни и две гостевые комнаты, но ехать к ним с друзьями Настя не захотела – прошлым летом у них погиб один из сыновей. Его унесло отбойным течением, и сестра тёти Вики с берега видела, как её сын борется с морем, а потом он пропал под очередной волной, и его тело выловили три дня спустя. В общем, там была жуткая история, и мне даже думать о ней не хотелось.
Я надеялась отправиться на электричке в семь сорок девять, однако Настя заявила, что ещё не хватало ей в праздники вставать так рано. В итоге мы купили билеты на «Ласточку», и утром я успела сходить с мамой на почту. Я отправила четыре открытки, а мама забрала громадную посылку со всякими кулинарными штучками вроде ореховой пасты, листового желатина и агар-агара. К Северному вокзалу мы с Настей пришли заранее, но всё равно чуть не опоздали – перед отправлением забежали в «Круассан». Застряли в кафе, задержались в очереди к вокзальной рамке металло-детектора и, расплёскивая какао, помчались на двадцать третий путь, откуда открывался вид на такой белый и такой здесь неуместный собор Христа Спасителя, будто занесённый сюда ураганом из Суздаля. ((Ласточка» уже стояла у платформы. Вагоны были высокими, а платформа – совсем низенькой, потому что рельсы к ней протягивались из подземного тоннеля. Пассажиры вынужденно карабкались по выдвижной лесенке. Глеб помог подняться нам с Настей, а Гаммер подскочил к соседнему вагону и там помог подняться какому-то мужичку на костылях.
Мы сели, и Гаммер заговорил про лабиринт мертвеца. Он так увлёкся картой-головоломкой Смирнова, что начал меня пугать. Я не сомневалась, что Гаммер хорошо сдаст ОГЭ, но посоветовала ему хоть изредка вспоминать об экзаменах. Настя предвкушала поездку – давненько мы никуда не выбирались вместе, а с Глебом она вообще ехала впервые. Бесконечные толкования «белой вершины» и «обители того, чей голос заставлял умолкнуть соловьиных птиц» её быстро утомили. Глеб тоже не выглядел слишком уж воодушевлённым теориями Гаммера, однако терпел и слушал его, а я предпочла отвернуться к окну. Мне всегда было немножко тоскливо выезжать из Калининграда. Ещё и дождик затянул, и небо заволокло неприветливой серостью.
«Ласточка» заскользила мимо разрисованных заборов, заводских коробок с битыми окнами, каких-то ангаров, гаражей с проржавевшими воротами. Появились тусклые советские и пёстрые современные дома, будто с вокзала мы переместились прямиком в другой, с Калининградом никак не связанный город. Хуже всего было проезжать Сельму с её невзрачной многоэтажной застройкой, а Насте этот район нравился, у неё там жили подружки, и она ездила к ним гулять, хотя я не представляла, где и зачем гулять в Сельме. Дальше опять потянулись ангары, гаражи. Их заливало серым дождём, по бетонным улочкам бежали серые лужи, и когда появились новенькие, построенные под старинный замок частные особняки, они тоже показались мне серыми.
Гаммер рассуждал о расточительстве Смирнова и вспоминал древнюю историю, когда Дуров из петербургского офиса «ВКонтакте» разбрасывал пятитысячные купюры, а прохожие дрались за них и убегали с добычей окровавленные, но радостные. Гаммер даже заставил Настю посмотреть ролик на «Ютьюбе».
– Смирнов устроил похожий аттракцион, только более сложный. Тут мало размахивать кулаками.
– Тут нужно размахивать мозгами! – кивнула Настя.
Смех Гаммера вырвал меня из задумчивости. Впрочем, я не думала о чём-то конкретном. Мои мысли были несформулированными, лишёнными слов – почти чувства, но всё-таки мысли.
– А ты бы полезла в толпу толкаться? – нависнув над спинкой сиденья, спросил Гаммер.
Они с Глебом сидели на ряду перед нами.
– Нет, – зевнула Настя.
– А если бы там бросали целые пачки?! По сто пятитысячных купюр.
– Нет.
– Это полмиллиона!
– Гам, я, конечно, в гумтехе и хочу перейти в соцгум, но считать умею. Ответ прежний: нет, не полезла бы.
– А ты? – Гаммер повернулся ко мне.
Я качнула головой.
– А если бы там бросали… чемоданы с пятью миллионами?!
– Да хоть с десятью! – Настя положила Гаммеру ладонь на лоб и отпихнула его от спинки.
– И я не полез бы, – вернувшись на своё сиденье, сказал Гаммер.
– А если бы там бросали, – вдруг спросила Настя, – сундуки с золотыми самородками?
– Ну… – протянул Гаммер.
Мы втроём рассмеялись, а Глеб даже не улыбнулся. Со стороны могло показаться, что он – молодой учитель, сопровождающий школьников на праздники в Светлогорск. Думаю, Насте нравилось, что Глеб выглядит таким взрослым, и она изредка перекидывалась через спинку, чтобы поцеловать его. Когда по вагону прошёл контролёр, Гаммер открыл ноутбук и стал вслух зачитывать теории разных охотников за сокровищами, тщившихся разгадать карту-головоломку Смирнова. Большинство считало, что ориентир «белая вершина, где пламя дважды предрекало божественную власть» указывал на оракула, напророчившего Александру Македонскому власть над половиной населённого мира.
– Почему «дважды предрекало», спросите вы. – Гаммер заглянул к нам с Настей в просвет между сиденьями.
– Не спросим. – Настя мотнула головой.
– Того же оракула парочку веков спустя посетил Гай Октавий, отец императора Августа, основателя Римской империи. И оракул пообещал его сыну, то есть Августу, примерно то же, что и Александру Македонскому.
– И как? Сбылось?
– Ну… Тут об этом не пишут.
– Ясно…
Гаммер посмотрел на меня. О Римской империи я ничего особенного не знала – только то, что запомнила с пятого класса, – и не могла сказать, удалось ли Августу завоевать половину населённого мира. Наверное, удалось, если он стал первым императором.
– Проблема в том, – продолжил Гаммер, – что точно неизвестно, где оракул находился. Кто-то указывает на гору Пангей, где раньше было святилище Диониса.
– Это где? – лениво спросила Настя.
– В Греции, на берегу Эгейского моря. Кто-то указывает на гору
