людей. Подробностей он не знал, но слова «новая американская фабрика» так врезались в память мальчишке, что тот несколько ночей не мог уснуть. Разумеется, в 13 лет официально устроиться на работу было невозможно. Но Мигель пообещал, что его знакомый поможет: в цеху по сборке аккумуляторов как раз ценились маленькие руки, способные ловко управляться с крошечными деталями. Так Ноуа резко стал шестнадцатилетним – по крайней мере, по документам.
На собеседовании у него проверили лишь знание английского алфавита. Фабрика состояла из нескольких зданий, и, чтобы не заблудиться, нужно было уметь отличить корпус G от корпуса F. Люди в костюмах с аккуратными стрижками так вежливо разговаривали с мальчиком, что он не мог поверить своему счастью. Родители всеми правдами и неправдами выменяли американские гостинцы на мобильный телефон для Ноуа, а провожать его на фабрику собралась чуть ли не вся деревня. В тот день он чувствовал себя самым счастливым человеком на свете.
Прямо сейчас перед Евой сидел самый несчастный человек на земле.
– Они обманули меня, как и всех остальных. Не заплатили, сколько обещали. Но дело даже не в этом… Я хотел уйти, но мне не разрешали. И многие хотят, но они никого не отпустят просто так.
– Но ты же сумел выбраться, сейчас в безопасности, мог бы все забыть. Почему захотел встретиться со мной?
Ноуа еще раз посмотрел на Еву, удивленно и даже как будто с разочарованием:
– Ради Тео. Он не должен был умереть.
* * *
Свой первый день на фабрике Ноуа запомнил на всю жизнь. Тщательный обыск у проходной, где охранники четко дали понять: если кто-то пронесет в цех камеру или телефон, то вылетит отсюдай как пробка. Бесконечный длинный коридор и стены, выкрашенные в серый мышиный цвет. Слегка подрагивая от внутреннего напряжения, словно плохо натянутая струна, мальчик целиком сосредоточился на том, чтобы найти нужный корпус. Сделать это в огромном здании, полном снующих людей, было непросто. У абсолютно одинаковых железных дверей стояли рослые мужчины: еще одна проверка, прежде чем наконец попасть на рабочее место. Маленький кусочек пластика, служивший пропуском, стал практически мокрым во вспотевших от страха ладонях. Ноуа приложил карточку к считывателю – раздался неприятный визжащий звук отмены. «Сильнее нужно прижимать!» – раздраженно прикрикнул охранник и, выхватив карточку, сам провел ею, открыв массивную дверь. Мальчик выдохнул и шагнул внутрь.
Лампы в цеху горели, как в операционной. Холодный неуютный свет на секунду ослепил Ноуа, и тот с непривычки зажмурил глаза. А когда открыл, полсотни людей уже выстроились по обе стороны конвейерной ленты, тянувшейся словно ядовитая металлическая змея. Было совершенно непонятно, как найти метку «Q8A-37», обозначающую его рабочее место. В голове крутились английские буквы, и он несколько раз в панике повторял про себя алфавит.
– Что, пацан, читать разучился? – Хрипловатый прокуренный голос выдернул мальчика из собственных мыслей. На него смотрели несколько пар глаз, равнодушных, насмешливых, казавшихся угрожающими в искусственном свете.
– Я… Не… Может быть, вы подскажете?.. – растерялся Ноуа.
– Че тормозишь? Не путайся под ногами! Шевелись давай, а то получишь! – раздалось несколько разных голосов, и громкий рокот прокатился по цеху.
Мальчик почувствовал, как к горлу подступает противный комок. «Только бы не расплакаться, только бы не расплакаться», – отчаянно повторял он про себя, сжав кулаки.
– Пацаны, хватит. Оставьте новенького в покое.
Ноуа оторвал взгляд от пола и увидел лицо мальчика, ненамного старше его самого. Худощавый, слегка сутулый обладатель широкого приплюснутого носа и густых, торчащих в разные стороны бровей неожиданно дружелюбно улыбнулся:
– Не обращай внимания, они всем новичкам такое устраивают. Какой у тебя номер?
– Q8A-37.
– Так это рядом со мной, пойдем. Кстати, я Тео.
В конце смены ноги у Ноуа гудели. Еще бы, двенадцать часов простоять у конвейера. Но ни физическая боль, ни насмешки, ни волнения первого дня не могли затмить его радость: у него теперь настоящая работа, и не где-нибудь, а в американской компании!
– Ты чего такой довольный? – усмехнулся Тео, глядя, как Ноуа чуть ли не вприпрыжку спешит заселиться в общежитие.
– Теперь я взрослый, начну копить деньги, с такой-то зарплатой!
– И на что собираешься накопить?
Ноуа немного помолчал, словно сомневаясь, стоит ли доверять новому другу. А потом решился:
– Я хочу поступить в колледж. Стану первым человеком в семье, который уедет в Манилу. Буду родителям на все праздники подарки отправлять. А что там, даже не на праздники, каждый день смогу!
Тео посмотрел на него внимательно, с непонятной Ноуа грустью, а потом отвернулся и ответил словно в пустоту:
– Конечно. У тебя обязательно все так и будет.
* * *
Утро выдалось для Евы не из приятных. Она вернулась в отель далеко за полночь, и, пытаясь уместить в голове все, что узнала от Ноуа, несколько часов ворочалась на скрипучей кровати, слушая, как под окнами горланят туристы. Впрочем, заснуть и так бы не получилось: перед глазами стояли кадры, показанные мальчиком.
Теперь пазл сложился. У нее есть фото, видео, рассказ свидетеля. Ситуация яснее некуда: Никита Осадчий не просто помешан на контроле, не просто врал и притворялся, – он жестокий и алчный человек, который ради скольких-то миллионов долларов превратил жизни тысяч людей в настоящий ад. Пиздец.
И хуже всего, что, даже убедившись в этом на сто процентов, она продолжает испытывать чувства к Никите. Хочет увидеть его, коснуться, обнять, ощутить запах… Какого черта?! Что с ней не так, если, несмотря на все часы терапии и долбаную работу над собой, ее до сих пор тянет к этому психопату? Почему сердце и тело подло предают ее?
Девушка схватила подушку в дешевой цветастой наволочке и со всей силы ударила о стену, еще и еще, продолжая до тех пор, пока пух не показался сквозь ткань. Тогда Ева почувствовала, как злость уступает место бессилию и отчаянию. Слезы, катящиеся по щекам, не принесли облегчения. Внутри осталась лишь пустота и космический холод.
Сегодня она должна поступить правильно, несмотря на то, что всем будет больно. Для любви здесь не хватит места.
Глава 36
Дорога в Танаван казалась чуть более знакомой, хотя по-прежнему бесконечной. Ехать автобусом в этот раз Ева не рискнула. За окном такси проносились ряды убогих лачуг, слепленных друг с другом. Крыши, покрытые пальмовыми листьями, хлипкие стены, которые, казалось, развалятся при малейшем порыве ветра, и дырявые заборы отчаянно контрастировали с роскошной, сочной зеленью. Повсюду, куда ни глянь, висело мокрое тряпье: на окнах, густо натянутых веревках, уголках крыш и даже электропроводах… Огромное лоскутное одеяло, растянувшееся
