Тронулись. Григорий даже машину вел мягче, что ли, трясло совсем не так, как обычно. И на скорости это не отражалось. До Узина ехать километров семьдесят, при очень большой удаче часа полтора, а так – и все два, если не больше. Но Охрименко вел машину как самолет, не обращая внимания на помехи. По крайней мере, объезжал он их так, будто их и не было. Уж не знаю, что там у него со зрением было, но темнота для нашего шофера проблемой не была ни разу.
Мы с Верой сидели сзади, взявшись за руки. Время от времени она прижималась ко мне теснее и шептала на ухо всякие нежности, от чего я просто таял. Так и дорога до аэродрома пролетела совсем незаметно.
– Готовьтесь, сейчас потрясет, – заговорил молчавший до сих пор Охрименко. – Это дорога до аэродрома, тут километров пять, наверное, но ужас просто какой-то. Хорошо еще, дождей не было, а то тут, если грязь расквасит, то считай, пропало, и танк утонет, не только наша «эмка».
Почти рассвело, так что дорога, состоящая, казалось, из одних рытвин и ям, была хорошо видна. По ней, наверное, и не ездили уже, разбивали обочину.
Через пару километров параллельно нам протянулась узкоколейка, наверное, от какого-то заводика. По ней, понурив голову, брел какой-то военный, время от времени сбиваясь с шага на шпалах.
– Подвезем? – спросил Охрименко. – А то ему еще километра три по путям плестись.
– Конечно, – ответил я. – Отчего же не подбросить?
Пешеход остановившуюся машину заметил, сбежал вниз с насыпи.
– Здравствуйте, – заглянул он в стекло возле водительской дверцы. – А то я иду, иду, на этих шпалах все ноги посбивал. А дорога сами видите… лучше по железке.
– Садитесь, товарищ младший лейтенант, – сказал Охрименко и кивнул на сиденье рядом с собой.
Молоденький парень, лет двадцати, наверное, а если и старше, то не намного, быстро обежал машину и запрыгнул на переднее сиденье.
– Еще раз доброе утро, – сказал он. – Вчера отправили с донесением на ночь глядя, вот и пришлось в потемках добираться.
Слово за слово, пока доехали, познакомились. Младшего лейтенанта звали Егором Саблиным, был он в меру разговорчив, поведал, что летает на СБ (других самолетов в 138-м полку и не было) и заодно командует комсомольской организацией, собирается в партию вступить.
– Сколько боевых вылетов? – поинтересовался я.
– Пока два, – покраснел Саблин. – Но обещают чаще выпускать.
Военлет в подробностях рассказал о своих подвигах, пообещал, что даст еще немцам прикурить.
– Ой, Петя, смотри! – Вера дернула меня за руку.
С одного из деревьев сорвалась рыжая белка-летяга и ловко спланировала на соседнюю сосну.
– Их тут полно, – подтвердил Саблин. – Одно мучение с ними.
– Это почему же? – удивился я.
– Постоянно лезут на территорию части, а охрана из БАО и так вся на взводе из-за немецких диверсантов. Уже несколько раз стрельба просто так поднималась. Смотрит часовой – в кустах кто-то шебуршится, и давай палить. Понабрали крестьян по объявлению…. Один раз целого лося завалили. Нам потом неделю котлеты из его мяса девчата из БАО подавали на ужин. Вкуснятина!
На подъезде мы сначала увидели Узин. Довольно-таки большое село, по крайней мере, издалека мне так показалось. Сам аэродром был гораздо ближе. Егор попросил остановиться там, откуда ему было бы поближе идти, и показал нам на стоявший чуть поодаль Ли-2. Или он еще ПС-84? Не помню, когда их переименовали.
– Вот это ваш, вчера прилетел. Спасибо, что подвезли!
На самом аэродроме все было скромненько. Три ангара, несколько хлипковатых с виду домиков, казарма. Все, что только можно, накрыто маскировочной сеткой. В транспортник что-то грузили; с того места, где мы остановились, чтобы высадить Егора, видно не было.
Еще минута – и мы приехали. Стоявший у трапа военврач первого ранга, грузный мужчина в возрасте сильно за пятьдесят, обрадованно шагнул навстречу Вере, не обращая на нас внимания.
– Наконец-то, Вера Андреевна, я уже переживать начал! Доброе утро! Через полчаса вылетать, а вас все нет.
– И вам доброе утро, Николай Дмитриевич, – ответила Вера. – Познакомьтесь, это мой муж, Петр Николаевич.
Военврач кивнул, не глядя на меня, и пошел от нас к самолету. Наверное, на его начальственном языке это значило, что он милостиво разрешил какому-то старлею, случайно оказавшемуся мужем Веры Андреевны, попрощаться с этой замечательной женщиной.
– Все, Петя, уезжай, – сказала рыжая, обняв меня. – А то я сейчас рыдать начну. Помни только, что я тебя люблю. И… спасибо тебе за все! – Она быстро поцеловала меня в губы, оттолкнула слегка и пошла, не оборачиваясь, к трапу.
Я тоже не люблю все эти сырости при прощании, так что, запрыгнув на заднее сиденье «эмки», захлопнул дверь и бросил Григорию:
– Поехали, нечего нам здесь больше делать.
– Эх, хорошая у тебя жена, Петя, – с легкой завистью в голосе сказал Охрименко. – Сразу видно, что для тебя. Вот прямо без щелочки и зазора. Редко такое бывает.
– То-то я смотрю, ты копытом землю рыть начал, как ее увидел, – улыбнувшись, сказал я. – И дверь открыл, и вещи подал, и вез как царицу.
– Дурак ты, Петя, – обиженно ответил Гриша. – Я ж уважение показать, а не абы что!
– Спасибо тебе за уважение и добрые слова, – попытался я успокоить его. – Сам видишь, весь на нервах, вот дурь всякая и лезет.
– Ладно, давай, ложись там, покемарь, пока едем, – немного помолчав, сказал Охрименко и прибавил газку, от чего наша «эмка» еще сильнее затряслась на грунтовке.
* * *
Как ни странно, пристроить Пирата удалось практически мгновенно. Хорошо известно, что от бдительных соседей не удается скрыть даже самый тихий пук, не говоря уже о более громких вещах. Вечером, буквально через несколько минут после моего прихода, в нашу дверь тихонечко постучались. Скорее, даже поскребся кто-то, робко и несмело. Я открыл, для чего мне пришлось переступить через разлегшееся на половину прихожей тело Пирата, который на стук если и среагировал, то совсем незаметно. На пороге стоял сосед, алкоголик Миша. Вымытый, свежевыбритый (на подбородке остался приклеенный на место пореза небрежно оторванный кусок газеты) и даже в чистых, хоть и мятых, темно-синих диагоналевых брюках.
– Здравствуйте, – произнес он и замолчал, уставившись в мои сапоги.
– На выпивку не дам, я же говорил, – сказал я и собрался закрыть дверь.
– Нет, товарищ старший лейтенант, я не про то! – выпалил он. – Я в завязке, правда, вот верите, после нашего разговора ни капли! Я по поводу собачки, Пирата!
– Что там не так с нашим псом?
– Нет, нет, ничего! – поспешно замахал руками Миша. – Вы извините меня за мое поведение, ну, тогда, как я в дверь ломился. Просто я… услышал, что хозяйка ваша уехала… вот, такое дело… а вы же на службе день при дне… а Пират ваш, получается, один все время… Отдайте его мне, пожалуйста! Я же собаководом на службе был, я ж их люблю, вот поверьте! Вы не смотрите, товарищ старший лейтенант, я ж не всегда такой был… Просто… одно к одному… собаку мою, Ладку, на службе японцы подстрелили, я… ну как водится, бухлом глушил. Домой приехал, вроде очухался, а тут жена возьми да и помри… роды тяжелые… Я и дал слабину… А Пирату вашему со мной хорошо будет, вот увидите!
