чисто фиктивный и неправдоподобный характер! Как будто трудность освобождения современного культурного человечества от целого урагана суеверий, общественной лживости, трусости и интеллектуального рабства, связанных сегодня е именем христианства, не может совершиться на чисто-религиозной почве, а не в гораздо большей степени в сфере чувства, беспомощного ханжества, тяжеловесной первобытной традиции, и прежде всего, в почти необозримых экономических, социальных и жизненных отношениях, связывающих нашу церковную современность с ее прошлым. Таким образом, будущность христианства по-прежнему строится не столько на убедительной внутренней истинности мира его идей, сколько на наследственном религиозном духе членов общины, на церковном воспитании в школе и дома и на возникающем отсюда сокровище метафизических и этических идей, на защите государства и — на законе инерции духовной жизни широких масс. В остальном проповеди, «приходские газеты» и общественная жизнь пользуются таким способом выражений, который мало отличается от ортодоксального способа, но носит такой характер, что каждый может из него извлечь все, что ему заблагорассудится, и по своей проницательности это умение поддерживать еще некоторое время на поверхности моря корабль протестантизма, оставшийся «без руля и без ветрил» и «примирение» веры с современным культурным сознанием называют «дальнейшим развитием христианства».
Неужели девятнадцать столетий религиозного развития были сплошным заблуждением? Разве не осталось нам ничего, кроме полного разрыва с христианским учением об искуплении? Но это учение об искуплении, — таков результат нашего изложения, — само по себе не зависит от приятия исторического существования Иисуса. Его опорной точкой является мысль о «воплотившемся» боге, который страдает в мире, но, в конце концов, побеждает свои страдания чрез примирение, с помощью которого и люди «преодолевают миф», достигают новой жизни на высшей ступени существования. То, что образ этого божественного освободителя мира слился в сознании христианской общины; с образом человека Иисуса, и вследствие этого искупление было зафиксировано во времени и закреплено на определенном месте, это является следствием только случайных обстоятельств, среди которых возникла новая религия. Поэтому, как таковая, она может притязать только на преходящее, практическое, но ни в коем случае не на основное религиозное значение, в то время как с другой стороны, это обстоятельство стало роковым для христианства и именно эта попытка приписать исторические черты догмату об искуплении совершенно исключает для нас возможность продолжать исповедовать эту религию. Но тогда сохранение исторической непрерывности или «дальнейшее развитие» христианства в собственном смысле совершенно не может заключаться в выделении этой случайной исторической стороны в христианском учении об искуплении из состава общего христианского мировоззрения и его защите. Оно заключается в возвращении к основоположным идеям христианской религии и преобразовании ее метафизического учения об искуплении в более близком и соответствующем современному сознанию смысле.
Из представления о личном божественном искупителе возникла возможность принести в жертву вместо бога человека и видеть в лице действительного человека божественного идеального человека, т. е. идею человека. Из притязаний возникающей церкви за власть, из ее возражений против гностической фантастики, из ее интеллектуалистического отказа от религиозно-нравственного ядра учения Павла об искуплении, из желания, возникшего из оппортунистических соображений, не порывать исторической связи с иудаизмом — создалась необходимость перевоплотить богочеловеческую жертву умилостивления в жертву исторической, вышедшей из иудаизма, личности. Все эти различные основания, которые привели к возникновению веры в «исторического» Иисуса, для нас отпадают, особенно тогда, когда выяснилось, что сущность принципа искупления, — эта основная предпосылка евангельской «истории», менее всего повинна во всех противоречиях и недостатках этой религии. Возвести христианское искупительное учение к его истинному ядру не означает ничего иного, как возведение идеи божественного человечества, как она лежит в основе этого учения, в центр религиозного мировоззрения посредством устранения мифической сущности логоса.
Бог должен стать человеком, чтобы человек «стал богом», т. е. освободился от рамок своей смертности. Существующая в мире идея человечества сама должна быть божественной идеей, идеей божественности, и, таким образом, бог должен быть общим корнем и сущностью всех отдельных людей и вещей. Только тогда может человек добиваться своего слияния с богом и, благодаря осознанию своей надмирной божественной сущности, достигнуть освобождения от мира. Осознание человеком самого себя, своей истинной сущности само должно быть божественным сознанием. Человек, притом всякий человек, оставаясь только конечным явлением, индивидуальным ограничением, очеловечением бога, должен вследствие этого по мере возможности становиться богочеловеком, чтобы нравственной работой над собой «возродиться», как истинный богочеловек, и действительно составить одно целое с богом: эта идея устраняет все противоречия христианской догматики и сохраняет ядро ее учения об искуплении, не затемняя ее истинного смысла усвоением мифической фантастики или исторических случайностей, как это имеет место в христианстве. Если хотят, согласно существующему до сих пор способу выражения, продолжать называть божественную сущность человека, имманентную божественность — «Христом», то дальнейшее развитие религии должно заключаться только в сохранении и разрабатывании этого «внутреннего Христа», т. е. присущих людям духовно-нравственных тенденций, в сведении их к абсолютной божественной основе, но не в историческом воплощении этого внутреннего, человеческого жизненного ядра. Согласно этому, вся истинность богочеловека заключается в деятельности «Христа» в человеке, в деятельности его истинного «я», — духовной сущности его личности, в самовоспитании до уровня Личности на основе божественной сущности человека, но не на магическом влиянии да него чуждой ему божественной личности. Эта личность в основе своей — не что иное, как воплотившийся в историческом образе религиозный идеал людей, стремившихся таким способом убедиться в «истинности» этого идеала. Неверно, будто человеческому сознанию «присуще» созерцать свой идеал в очеловечившемся образе, и будто вследствие этого исторический Иисус неизбежен для религиозной жизни. Если бы это было верно, то религия совершенно не была бы в состоянии возвыситься над мифической сферой внешности и чувственной наглядностью своих богов, преодолеть ее и все глубже работать над своим содержанием, — что именно и является сущностью религиозного развития. Если бы это было верно, религия занимала бы только низшую область человеческой духовной жизни и была бы преодолена в тот самый момент, когда была бы понята фиктивность такого построения и превращения в самостоятельную сущность истинного собственного»"». Только христианству присуще стремление преобразить бога в человеке в бога вне человека, в «единую» личность исторического богочеловека, может быть, потому, что одной ногой оно еще стоит в религиозном натурализме и мифологии, и исторические условия в свое время побудили его к тому, чтобы предпринять это толкование и искажение понятия богочеловечности.
Жизнь мира, как жизнь бога; полное борьбы и страданий развитие человечества, как история божественной борьбы и страстей, мировой процесс, как процесс бога, который в каждом отдельном создании борется, страдает, побеждает и умирает, чтобы победить в религиозном
